Следствие не закончено

Фаина Романовна подсела к Добродееву, обеими руками взяла его руку и прижала к своей пышной груди.

— Если бы вы знали, как я волнуюсь!

— Фаина Романовна, — уже мягче заговорил Кузьма Петрович. — Неужели вы — умная женщина! — не понимаете простой вещи: не все вопросы, которые обсуждаются на партийных собраниях…

Кузьма Петрович закончил фразу выразительным жестом.

— Я ж тебе говорила, — решила выручить брата Елизавета Петровна. — У нас свое — стряпня да уборка, уборка да стряпня, а у них — вопросы!.. Ужинать, Кузьма, будешь?

— Неправда! Неправда! — с неожиданно злой горячностью воскликнула Фаина Романовна. — И, между прочим, это не только моего Леонтия Никифоровича касается!

— А что такое? — уже с большим вниманием спросил Кузьма Петрович.

— Как?! Разве вы ничего не слышали про этот ужас?!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Да-а… действительно, — сказал Кузьма Петрович, выслушав уже обогащенный домыслом рассказ Фаины Романовны о злоключениях ее супруга в селе Заозерье. Долго молчал, что-то соображая. Потом спросил: — Простите, Фаина Романовна, но мне не совсем ясно: почему такой солидный человек, как ваш муж, оказался в компании каких-то или какой-то… ну, легкомысленной, что ли, особы?

— Кобель он неуемный, ваш Леонтий Никифорович! — не сдержавшись, воскликнула Фаина Романовна и, судорожно выхватив из сумки платок, приложила его к глазам.

— Ай-яй-яй! — только и мог произнести Кузьма Петрович.

— До седых волос мужик дожил, — из-под платка, по-бабьи запричитала Фаина Романовна. — Сына женить собирается, а все… Ведь в этом проклятом Заозерье у Леона уже была… любовная история. Мало ему!

— Да, великий грех! — укоризненно помотав головой, сказала Елизавета Петровна. — Это и в писании сказано: не прелюбы сотвори!

— Ну, по писанию-то в наше время только младенцы да божьи невесты живут! — рассудительно заговорил Кузьма Петрович. — А насчет прелюбодеяния… Пожалуй, даже лучше, что эта экзекуция произошла на почве, так сказать, романтической.

— Да вы с ума сошли! — возмутилась Фаина Романовна. — Хороша романтика: третий день Леонтий плашмя на животе лежит, словно не мужик, а ящерица!

— Ничего, ничего, отлежится. И вообще… Я на месте вашего мужа не придавал бы серьезного значения этому прискорбному происшествию. Тем более, по вашим словам, Леонтий Никифорович сам дал повод…

— Да ты что, Кузьма! — Миролюбие брата возмутило даже Елизавету Петровну. — Оставить без ответа такое надругательство!

— А ты, сестра, еще раз в священное писание загляни. Там ясно рекомендуется: мне отмщение и аз воздам. Не зря Лев Николаевич Толстой на эту тему целый роман сочинил.

— Ну, нет, не на такую напали! — У Фаины Романовны от возмущения начала подергиваться подрисованная бровь. Однако на Кузьму Петровича это не подействовало.

— Все! — сказал он уже с полной серьезностью. — Вы, Фаина Романовна, обратились ко мне за советом — я вам его дал… И совет дельный!

Хотя мадам Пристроева ушла от Добродеева на вид еще больше раздосадованной, пройдя два квартала по улице Дружбы народов, она замедлила шаги, потом постояла минутку, что-то обдумывая. А затем, приняв решение, направилась прямехонько в прокуратуру. И изъяла свое заявление.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

Эта «физкультвылазка» всем ее участникам запомнилась надолго. Уже дорогой — а выехали чуть свет в предоставленном спортсменам на весь день крытом фургончике — произошла удивившая всех встреча. Когда машина, ведомая персональным водителем главного инженера Петей Стариковым, лихо вымахала на гребень накатистого степного увала, у сидевших рядом с водителем Маши Крохотковой и Васены Луковцевой одновременно вырвалось одно и то же восклицание:

— Ой, что это?!

Зрелище девушкам представилось действительно необычное. По большаку, разделявшему два разнозеленых поля — пшеницы и просяное, двигалась в упряжке из двух гусеничных тракторов вполне справная и обжитая крестьянская изба. В один из оконных проемов глазела на божий свет хозяйка и доносилось недовольное свиное повизгивание, а сам глава семьи колхозник Иван Афанасьевич Пеструхин вел следом на поводу пятнистую коровенку, И еще вислоухий шершавый кобелек трусил.

— Ничего особенного, — сказал Петя Стариков. — Это ведь в прежнее время только улитка да черепаха — куда сами ползут, туда и квартиру волокут свою. А сейчас прямо как в причуде: «Ехала деревня мимо мужика!»

И действительно: еще с ранней весны, когда начали иголисто леденеть на солнечном припеке и оседать сугробы, но еще держался санный путь, не одна изба, а целых три деревни — Кузовлево, Серые Кочета и Полуяры — снялись с насиженных мест и направились своим ходом в село Заозерье, усадьбы которого привольно раскинулись вдоль по берегу полноводного и рыбистого озера, в самом центре угодий колхоза имени Дзержинского.

Поначалу срубы разбирали, но потом умные головы «смикитили»: плотники подведут под нижний венец гладко затесанные бревна — полозья, механизаторы запрягут в этот загруженный домашностью возок пару, а то и тройку «сорокасильных коней» — и прямо как в шуточной припевке: «Ходи изба, ходи печь!»