Следствие не закончено

— Чи он окончательно сказився, цей Иван, — не сразу высказал догадку Копица.

— Да-а… — опасливо протянул Пунькин. — А ведь был спокойный парень!

Удивился поначалу и замполит эскадрильи; Федоров брился, когда к нему в комнату, даже не постучавшись, ворвался Дерюгин.

— Есть, товарищ старший лейтенант! Отбили!

— Чего отбили?

— Починок Скорбящино!

— Какой починок?.. А почему у вас ворот расстегнут? И вообще… Что с вами, товарищ Дерюгин?

— Простите, товарищ старший лейтенант, шибко обрадовался я.

Дерюгин одеревеневшими от волнения пальцами попытался застегнуть ворот, не сладив с пуговкой, судорожно одернул гимнастерку, заговорил бессвязно, с трудом пересиливая нетерпеливую задышку.

— Да ведь в починке этом я и притулился тогда. А начальник политотдела, помните, сказал: «Это, говорит, еще надо проверить». Да и вы… А чего проверять — на усадьбе колхозника Горюшкова Ивана Васильевича я свой партийный билет схоронил в приметном месте. С закрытыми глазами найду, верьте слову! Сейчас, как услышал в приказе — Красавка, Скорбящино, — ну, думаю… Николай Васильевич, уж вы-то меня знаете; если денька на три полковник отпустит, сутки, значит, туда добраться и тем же часом обратно…

— Эх ты, мытарь! — Федоров не мог сдержать улыбки. — Ну, ладно, пиши рапорт. Садись вот сюда и сочиняй…

Командировочное предписание было получено в тот же вечер. И, с превеликим трудом дождавшись «шести ноль-ноль» следующего утра, сержант Иван Дерюгин убыл из части на попутном связном самолете, провожаемый сердечными пожеланиями друзей:

— Счастливого пути, Ванюшка!

И все было бы хорошо, да вот…

В первый момент Дерюгину даже показалось, что он ошибся местностью; неужели вот здесь, на этом как бы вывернутом наизнанку оголенном взгорье, еще недавно ютились домики деревушки?

И яблони по веснам здесь цвели? А летним вечером девчата песни пели? Не может быть!

Да разве мог кто-нибудь предполагать, что наступит время, когда щедро обогреваемый весенним солнцем бугор над Надюшкиным омутом превратится в стратегическую высоту, господствующую над левобережными лугами. Поэтому отступающий противник и переоборудовал спешно деревушку в укрепленный пункт.

Ну, а наступающие с боями советские войска Первого Белорусского, естественно, сосредоточили на этой высоте сокрушающий огонь.

И нужно отдать должное советской артиллерии: отлично поработали орудийные расчеты! Ни домика, ни деревца не осталось на стратегической высоте; только сиротливо высились несколько полуразваленных печей да чернели разметанные титанической силой по всему взгорью дубовые бревна старинной часовни, которую немцы еще раньше разобрали на дзоты.

Долго, очень долго бродил Иван Дерюгин по обезображенной, источающей горькие, дымные запахи земле, с бесцельной пристальностью рассматривая покореженные обломки боевой техники, перемешанные с жалкими обугленными останками мирного человеческого жилья.

Постоял минутку около свеженасыпанного аккуратного холмика, укрытого еловыми ветвями и увенчанного каской, — видимо, братской могилы, — потерянно поглядел на небо пасмурное и опять побрел, глядя себе под ноги.

Глупо: ведь с первого взгляда понял сержант, что даже место, где стояла изба колхозника Горюшкова, точно определить не сумеет.

А вернуться в часть с голыми руками — об этом даже подумать страшно. «С закрытыми глазами, — говорил, — найду!»

Тоска… Совсем потерялся парень. Настолько, что, когда наткнулся на полузасыпанную землей, непостижимо уцелевшую кадушку с огурцами, — даже не удивился. Машинально выудил из рассола пахучий пупырчатый огурчик и так же рассеянно, не ощущая вкуса, сгрыз его. Будто за тем и спешил.

Потом опустился рядом с кадушкой на землю, уткнулся лицом в согнутые колени и замер.

Словно задремал человек или обессилел.

А когда, может быть час просидев в неудобной позе, сержант с трудом разогнулся, — он даже зажмурил глаза и помотал головой: так ярко, прямо в лицо ему светило сквозь рыжие лоскутья разбегающихся туч торжествующее солнце.

Только не солнышку обрадовался Иван Дерюгин — нет; просто глазам своим не поверил парень, когда увидел сидевшую неподалеку от него собаку. И хотя пес был худ до невероятности, очень грязен и даже одичал на вид, сержант сразу же узнал Горлана.

По-видимому, и Горлан не забыл недавнего гостя своих хозяев. Во всяком случае, когда сержант вскочил и опрометью бросился к собаке, выкрикивая что-то маловразумительное, Горлан хотя и оробел, но не сделал даже попытки к бегству; он, повизгивая, перевернулся на спину и беспомощно растопырил лапы.

— Горлан! Горланчик… Ах ты, красавец мой!

На радостях Дерюгин тут же скормил изголодавшемуся псу полбуханки хлеба и брикет пшенной каши. Да и сам перекусил наспех, но с аппетитом, потому что вновь появилась надежда; не зря ведь многие люди называют собаку своим самым верным да и смышленым четвероногим другом: «Все понимает животное, только что не говорит!»