— И все же я им верю, — упрямо покачал головой Зимин. — Я их слишком давно знаю, и мы вместе съели не один пуд соли.
— Люди имеют свойство меняться со временем, — сказал я, — как виноградный сок: кто-то превращается в вино, а кто-то в уксус… Когда ты собираешься отправить Оксану за границу? — напрямик спросил я.
Зимин на мгновение замешкался, изучающе глядя мне в глаза, но все же ответил:
— Завтра. Думаю, что теперь нет смысла скрывать это. Я уже подготовил все к ее отправке. Завтра в девять утра она улетает… В безопасное место… А до этого времени я усилил охрану. Твой друг священник тоже ни на минуту от нее не отходит, словно моей охраны недостаточно или же она не профессиональна. Завтра, после ее отъезда, я отложу все и займусь исключительно этой проблемой. Я не позволю им выжать меня ни из этого города, ни из этой страны. Я доберусь до них…
— Завтра? — задумался я. — И об этом никто не знает? С какого аэропорта намечен вылет?
— Ржевка, — сказал Зимин. — Только…
— Я понял, понял, — кивнул я. — Значит, Ржевка… Завтра в девять… И об этом еще никто не знает…
— Завтра, — убежденно сказал я. — Этот день — кульминация. За ней последует развязка. И если я не ошибаюсь в своих подозрениях, то она никуда не полетит. Произойдет что-то, что отложит ее отлет или сделает его невозможным.
— Думаешь, ей грозит опасность?
— Боюсь, что нет…
— Как это понимать? — удивился иерей.
— Зимин любит ее, а ты заинтересован в ее безопасности, выступая в этом деле фактически с ее стороны… Вы — заинтересованные лица. А мне до этой девчонки нет никакого дела. Меня интересует суть проблемы, раскрытие преступления.
— Ты… Ты подозреваешь ее? — нахмурился Разумовский.
— Нет, не подозреваю. Я уверен в ее причастности, — заявил я, игнорируя его возмущенный взгляд. — Я в этом убежден. Только тебе и Зимину я ничего доказывать не собираюсь. Это бесполезно.
— Потому, что это глупость, — замотал головой Разумовский. — Как ты можешь так говорить? У людей беда. Девушка пережила такой ужас… Ее верность заслуживает восхищения, а смелость и преданность достойны всяческой похвалы. Ее мать просила меня поговорить с ней, чтобы Оксана была более предусмотрительна, более рассудительна, но я не могу даже советовать что- то, что может опорочить их чувства друг к другу. Зимин действует совершенно правильно, уводя ее с «линии огня». Завтра, когда девушка будет в безопасности…
— Не будет она завтра в безопасности.
— Завтра тебе будет стыдно! — укорил меня иерей. — Завтра, когда самолет оторвется от земли, ты даже не сможешь смотреть мне в глаза от стыда. И не вздумай хоть намеком, хоть взглядом выставить свои грязные подозрения перед ними. Если ты это сделаешь… Я даже разговаривать с тобой не стану!
— Я близко к ним не подойду до самого отлета, — заверил я. — Более того, они даже видеть меня не будут… По крайней мере, я постараюсь, чтобы они меня не видели.
— Как же ты можешь?! — Разумовский был оскорблен до глубины души, словно я только что обвинил его самого. — Как тебе могла прийти в голову такая идея?! Думаешь, я не ломал голову над всеми этими событиями? Или я глупее тебя? А может быть, Зимин недостаточно затратил сил и средств на расследование? Она не может быть причастна к этой истории. Это все и без того принадлежит ей. Ты же прекрасно понимаешь, что стоит ей только попросить, и он отдаст ей все, что она захочет… Ты видел хоть одного человека, который воровал бы сам у себя?! При этом устраивал собственные похищения и покушения на самого себя? Не обижайся, Коля, но ты заигрался…
— Вот так же и Зимин роет себя яму, — сказал я. — Так же рассуждали и все эти «независимые» эксперты и сыщики. Все, чем владеет Зимин, действительно принадлежит и Оксане Омичевой… Но только до тех пор, пока они вместе. И принадлежит ли он сам ей, а она — ему?..
— Ты имеешь в виду наивный страх Зимина перед браком? Они поженятся, уверяю тебя. Вся эта история значительно повлияла на его мировоззрение, отделяя истинное от ложного. Он понимает, насколько дорога ему Оксана, и понимает, насколько беспочвенны его надуманные подозрения.