Следствие считать открытым

И вдруг я понимаю, что это и есть мамин голос. Мама, я здесь! Я подныриваю под брюхо коня, ловко увертываюсь от потянувшейся ко мне черной руки, прыгаю на подножку фур. гона, срываю полог, и оттуда, из темноты, на меня бросается какая-то тень…

Я проснулся и вздрогнул, поняв, что на мне лежит что-то тяжелое. Оказалось, что Фуфырь, сладко посапывавший рядом, лягнулся во сне и опрокинул на меня здоровенный рюкзак Таниуса.

Ах так! Раз ты мне сон не дал досмотреть, то я и тебе спать не дам. А заодно и проясним кое-какие темные моменты твоей биографии. Я растолкал недовольно ворчащего толстяка, выгнал из палатки, отвесил затрещину для проформы и погнал на соседний бархан. Сначала на морде экс-мэра промелькнуло недоумение, а когда я вернулся за мечом, его аж перекосило от страха.

— Что было в той повозке? — спросил я, с запозданием сообразив, что Фуфырь-то мой сон не видел. — В той, которую твоя банда ограбила четырнадцать лет назад на Эштринской дороге?

— А, токмо-то! — обрадовался струхнувший было Фуфырь, ожидавший чего-то более худшего для себя. — Золотые слитки с имперским клеймом, Львиную долю пришлось отдать Контрразведке,

— Это — все?

— Нет… Нет, мене нельзя то говорить! Он запретил!

— Кто — он?

— Набольший контрразведчик.

Вот так удача! И кто бы мог подумать, что это ничтожество окажется ключевым звеном в цепочке следствия!

— При встрече ты его сможешь опознать?

— Навряд ли, столько годин минуло. Разве что по говору — противный такой, ровно и нелюдской вовсе.

— Как он выглядит, как его зовут, есть особые приметы?

— Я… не помню. Он был высок и облачен в долгополый черный клобук. Дивно, я зрил ему прямо в очи, но лика его я не помню. Помню токмо, что глава у него велика, более моей раза в два… Еще помню руки — длинные, сероватые, бескровные… четырехпалые. Вспамятовал! Кто-то из его людин втихомолку обозвал набольшего Бледной Поганкой. Он и забрал то, что было в повозке.

— Что там было?

— Нельзя… Он мене порешит!

— Мы в пустыне, болван, вокруг нас на несколько дней пути никого нет! Но если ты сейчас же не скажешь, обещаю, что оставшуюся жизнь ты проведешь здесь, зарытый в песок по уши!

— Там было… вмершее дитя — дивчина с образом священного Лотоса на челе.

— Кто-кто? — переспросил я, но вместо ответа Фуфырь неожиданно толкнул меня в грудь, да так сильно, что я упал на спину и поехал вниз по песчаному склону бархана. В руке у зеленодольского головы что-то блеснуло. Нож?! Но откуда? Ведь мы же тебя с ног до головы обыскали!

— Ах ты, свин недорезанный! — разозленно воскликнул я, вскакивая и выхватывая меч. — Это большая глупость с твоей стороны, и ты за нее поплатишься!

Но события развивались совершенно непредсказуемым образом. Фуфырь, чье лицо превратилось в маску смертельного ужаса, медленно развернул лезвие острием к себе и, отчаянно и пронзительно завопив, трясущейся рукой воткнул нож себе в горло и одним движением вспорол его от уха до уха.

Безжизненное тело грузно упало на мертвый песок, который теперь жадно впитывал в себя вязкую красную жидкость. Но почему?! Зачем, зачем ты это сделал, жирный безмозглый дурак? О Небеса, как же мне не везет… Какая черная несправедливость — столько времени потрачено в поисках. И вот теперь, когда в деле о Конце Света начало хоть что-то проясняться, самому важному свидетелю вздумалось наложить на себя руки!

А предсмертный вопль самоубийцы поднял на ноги лагерь. Через минуту все уже стояли вокруг и молча смотрели то на меня, то на труп.

— Это не я. Он сам себя убил, — попытался оправдаться я, но голос предательски дрогнул, и слова прозвучали настолько фальшиво, что будь я — не я, то для меня насчет личности убийцы было бы все совершенно ясно.

— Никогда не слышала, чтобы люди убивали себя ни с того ни с сего. Тем более такие жалкие и трусливые негодяи, как этот, — сурово и подозрительно произнесла Региста, внимательно смотря мне в глаза. — У вас, кажется, был разговор, и, судя по мечу в твоей руке, проходил он не слишком гладко. Может быть, ты его и не убивал. Скорее всего ты просто вынудил его к самоубийству.

— Но право же, зачем мне это надо?

— Я не знаю, что произошло между вами, не знаю, за что ты лишил его жизни, мне неведомы замыслы апостола Тьмы. Зато теперь мы будем начеку — за тобой будут постоянно наблюдать. Одно подозрительное действие, и ты покинешь этот мир!

— Опять взялась за старое… — заворчал я, но тут Штырь, осматривавший тело, взял меня под локоток и отвел в сторонку со словами.

— Не спорь с бабой — уважай себя. Никто не знает, что у нее на уме. Ты действительно его не убивал?

— Нет, конечно! Он сам себя зарезал, уж не знаю почему.

— Действительно, странно. Хотя этот студень с его жалкой и предательской душонкой вполне заслуживал подобной участи. Но мой тебе совет — никогда не оставайся ждать свидетелей рядом с еще теплым трупом, да еще и с обнаженным мечом. Держи себя в руках, Райен, — храмовники только и ждут твоей ошибки. Не давай им повода убить тебя.

— Я буду осторожен. Что-то нынче погода портится — не к добру.