— Может быть, объявим населению? — окинул быстрым взглядом присутствующих Руссель и остановил его на председателе. — Пусть посмотрят. И на неё это может подействовать.
— Пусть идут, — согласился за Кошона инквизитор.
— Вот и прекрасно, а то меня уже замучили вопросами: что там, да как там! — обрадовался Руссель.
— А может быть сразу там, и кончим дело? — нашёлся Лаузеллер.
— Мы ещё не знаем, что она скажет, — ответил Эстиве.
— Надо, чтобы святой Михаил подтолкнул её к отречению, — подсказал Мессе.
— Верно, но даже если она отречётся завтра, мы ещё не сможем её казнить, — высказал неожиданное для всех предположение Лемэтр.
— Это ещё почему? — удивился Курсель.
— Да потому, что акт отречения будет всего лишь отказом от общения со святыми, равным факту признания ереси. А это равносильно покаянию. Но за это не сожгли ещё ни одного еретика, — воздел палец к небу инквизитор.
— Что же делать? — растерялся Бопер. — Сколько же мы ещё будем возиться с ней?
— Мы вынуждены возиться, потому что с самого начала затеяли показательный публичный процесс, — словно на кафедре перед студентами произнёс Лемэтр.
— А по-другому с ней нельзя поступить? — спросил молчавший до этого привлечённый проповедник Эрар.
— Если бы она была простой деревенской потаскухой, мы спалили бы её без лишних слов. А эта дева — фигура политическая, общенациональная. Её знают во всей Франции. Её судьбой интересуются. Мы не можем допустить процессуальную ошибку. Мы должны сделать так, чтобы, идя на костёр, она была виновной. Понимаете? Виновной в ереси и не желающей подчиниться.
— Так что же может дать нам повод для её сожжения? — не отставал Эрар.
— Отказ подчиниться сменить мужское платье на женское! — отрубил Лемэтр.
— А завтра на Сен — Уэн вы повезёте её в мужском платье?
— Нет, брат Эрар, только в женском. Иначе она при народе может поставить нас в неловкое положение, — устало сказал инквизитор.
— Сколько возни из-за какой-то девчонки, — пробормотал Эрар. — А не лучше ли отправить её в монастырь?
— Не для того мы уплатили за неё десять тысяч франков, чтобы отпустить её тело на свободу, а душу на покаяние. Смирение и покорность паствы стоит этих денег, брат Эрар.
— Сколько живу, но ещё не слыхал, чтобы сжигали такую кучу денег, — буркнул Эрар.
Ночью она долго не спала, ждала голоса святого Михаила.
Наконец в гулкой тишине башни она услышала его красивый приглушённый баритон.
— Жанна, ты вчера хотела уйти из тюрьмы. Напрасно. Ты ещё не доказала судьям, что ты права. Но если тебе так трудно, в следующий раз предупреди нас, и мы тебе пошлём свободу. А сейчас тебе надо окрепнуть и стать здоровой и сильной. Ты только молись и помни о нас. Твои родители грустят о тебе. Но ты не печалься. Скоро, очень скоро придёт к тебе освобождение. Завтра твои судьи повезут тебя на кладбище аббатства Сен-Уэн и учинят суд среди могил. Будь послушной, не серди их. А когда тебя привезут обратно, выйди во двор замка. Тебя будут ждать люди. Они хотят увидеть тебя такой, какой ты была! Я ухожу Жанна, не надо ли что-нибудь передать отцу и матери?
— Святой Михаил, — услышал монах шёпот за дверью. — Спасибо вам за всё. Если можно, передайте святым Екатерине и Маргарите, что я помню о них. А ещё меня просил перед вами о своём здоровье князь Лотарингский. Передайте, пожалуйста, моим родителям, чтобы они не грустили, а улыбались, и что моим страданиям скоро придёт конец.
— Хорошо, Жанна, до свидания.
Королевский совет
— Монсеньоры, — сказал Карл. — Сегодня я получил письмо из Руана от неизвестного священника. Дорогой Шартье, прочитайте нам его письмо.
Шартье взял письмо, развернул его и, окинув присутствующих быстрым взглядом, как бы призывая ко всеобщему вниманию, начал читать: