Следствие ведут дураки

Общими усилиями Ваню протащили через пункты контроля и загрузили в салон авиалайнера, причем Осип и Настя не без оснований опасались, что могут возникнуть проблемы с допуском Вани на борт самолета. Незадачливого пьянчужку бухнули в кресло, незамедлительно пристегнув ремнями на случай возможных эксцессов. Стюардесса подозрительно покосилась на эту странную девицу, потиравшую подбородок с таким видом, словно она с сожалением ощупывала щетину, предполагая, что пора бы уже побриться.

Осип осклабился, сделал движение бровями, что пора бы стюардессе прекратить разглядывать пьяного Астахова, и ту как ветром сдуло.

К облегчению Моржова, Ваня утихомирился и задремал.

Проснулся он уже в воздухе. Выглянул в иллюминатор и, увидев, как за бортом плывут плотные облака, в прогалах которых мелькает зеленовато-бурое тело далекой земли с загнанными в него блестящими клинками какой-то реки и притоков, проговорил:

— Э-э… это мы над чем летим?

Осип осуждающе глянул на него и пробурчал:

— Над Магаданом. И чаво ты напилси? Потерпеть до городу Парижу не мог, што ли? Где ты так напоролси?

— Не зуди, Осип, — отозвался Ваня и с трудом удержался от того, чтобы не икнуть. — Это самое… там такая беспошлинная торговля… магазин. «Дутти фри» называется, что ли. Вот… я смотрю, там все так… ну, думаю, надо приобрести немнога-а. Вот.

— Приобрел и тут же употребил, — мрачно предположила Настя, которая разглядывала путеводитель по Парижу с картинками. — Да? К тому же, как мне кажется, эти самые «дутти фри» уже позакрывали. Или нет?

— Не… ну ты… — промямлил Иван, то более сказать ничего не успел, потому что к ним подошла стюардесса и, сообразив на лице сладенькую рабочую улыбочку, пропела:

— Прощу прощения… э-э… вон те господа просили передать вам бутылочку вина и бокалы, с пожеланием выпить за их здоровье.

— К-которы? — натужно выговорил Осип, усиленно пялясь на коленки служительницы воздушных путей.

Стюардесса изящно повернула голову и выразительно посмотрела на двух мужчин по другой стороне салона, сидевших у иллюминатора и показательно в него смотревших. Впрочем, они тут же обернулись, словно почуяв взгляд стюардессы, и, выведя на смуглые лица, как заставку на экран монитора, белозубые улыбки, обнаружили свою коварную капиталистическую сущность: это были те самые два француза, которые так галантно удержали от падения в аэропорту Ваню Астахова.

— Ишь курощупы хранцузские, — откомментировал Осип, подозрительно щурясь на иностранцев, — чаво это они подлаживаются? Выпить за ихо здорровье…

Стюардесса отлакированно улыбнулась.

— Ага, — незамедлительно подал голос Иван, вскинув голову, — в-выпить за их здоровье? А они что… больны? Сами не могут выпить… с нами?

Стюардесса только улыбнулась и поплыла по проходу между креслами, доступная, как весь гражданский флот. Астахов смерил взглядом бутылку в руке Моржова, сдавленно икнул и прокудахтал:

— Ить… винцо-то какое претенциозное. Ну… отпу-ко… откубо-ри… отпу-ко-бо… — И, отчаявшись произнести сложное слово «откупоривай», Ваня рявкнул совсем не женским голосом, вызвав нездоровое внимание жеманного молодого человека неподалеку, облаченного в ядовито-зелененькие кожаные штаны, подмалеванного и эклектично мелированного:

— Да открывай, болван!

— Ти-и-ише ты! — зашипел на него Осип. — Чаво орешь, да еще таким басом?

— А че такое? — осведомился Ваня. — Ннну? Граждане иностранцы расстарались, угостить нас решили, а ты теперь их подарки крысить будешь, падла? Небось не тебе прислали! Тебе если что и присылали, так только повестки в суд.

И он, повернувшись к французам, приветственно помахал им рукой. Те заулыбались и разом заговорили.

— Допрыгаесси ты, Саныч, — мрачно предрек Осип, косясь на детей солнечной Франции. — Енти интуристы думают, шо ты баба. Смотри, как вздрючат и в хвост и в гриву, мало не покажетси. Он ж, хранцузы ети, грят, без разницы, мужик или баба… по минетам специализируютси. Никакой стоматолог не… енто…

— Открывай, ты! — толкнула его в бок Настя, которая тоже потеряла терпение; верно, процесс теряния терпения был форсирован Осиповыми разглагольствованиями о сексуальных пристрастиях, отличающимися особым натурализмом и лесоповальной грубостью.

Иван Саныч, обретя союзницу, хитро подмигнул помрачневшему Осипу и гнусаво запел:

— Пора-пора-порадуемся-а на своем в-веку… эк!.. красавице и ку-у-убку, счастливому клинку-у!..

— Ты, Жан недобитый, мать твою… заммолчи!

— …судьбе не рррраз шепнем: меррси боку!! — пропел Ваня, и французы, расслышав последние слова Астахова и сочтя их благодарностью в свой адрес, закивали головами, а один из них приподнялся с кресла, очевидно, намереваясь переместиться ближе к русским…

* * *

— Жа-а-ак!