Следствие ведут дураки

Француз что-то сказал двум полицейским, те подскочили к Моржову и мгновенно его обыскали, время от времени тыча пальцами в бока русского туриста; Осип пожал плечами, совершенно не смутившись подобным нарушением прав человека, и спокойно перенес экзекуцию.

В этот самый момент у красотки в мини-юбке расстегнулась вторая босоножка.

Иван Саныч по-жабьи выпучил глаза и конвульсивно дернул руками.

И тут как раз закончили досмотр Осипа, шлепнули ему печать и выпустили на вольную территорию. Осип вышел из здания, остановился у окна и начал буравить взбаламученного Астахова насмешливым взглядом маленьких, неопределенного цвета глазок.

И вот произошло непредвиденное.

Иван Саныч протянул комиссару паспорт и почувствовал на себе взгляд его цепких оливковых глаз, узко расставленных по сторонам от длинного вислого носа; боковым зрением он выхватил соблазнительную картинку — красотка продолжает показательно застегивать босоножку, — и вдруг, облившись потом, почувствовал, как в туго обтягивающее его, Вани, ноги платье предательски начинает вгрызаться на предусмотренный женской анатомией орган.

Не в первый раз темперамент Астахова играл с ним дурную шутку.

Ваня съежился под оливковыми буравчиками француза и принял позу Венеры Милосской, стыдливо прикрывающейся от чужих взглядов (или, что еще ближе к истине, занял позицию футболиста, стоявшего в «стенке» перед пробитием опасного штрафного).

И тотчас же ему в спину метнулся жаркий басок, в котором он к собственному ужасу признал задушенный голос своего туалетного «приятеля». Того самого, что по паспорту значился как Эрик Жодле.

Или кто он там бы на самом деле?

В голосе Жодле вибрировали недоумение и гнев.

Неужели?… Неужели — обнаружил пропажу?!

Полицейский комиссар глянул в Иванов паспорт, вслух, сильно коверкая русские ФИО, произнес:

— Кхлестово-а Жо-анна Нико-ела-я… oui?

Проклиная на чем свет стоит всех блядей и потаскушек мира и конкретно декольтированную мымру в поясной юбке (черт бы побрал ее босоножки с галошами!!), Ваня судорожно вжал руки в платье, не желая обнаруживать свою мужскую сущность, и обернулся.

Прямо к нему, злобно ругаясь чистым, без примеси акцента, русским матом, размашистыми шагами приближался «туалетный француз»…

Русский мат!!

Комиссар, все так же приглядываясь к Астахову, неторопливо поставил печать, Ваня одной рукой буквально вырвал паспорт из рук парижанина, а второй подхватил свой чемодан и прошмыгнул за ограждение. Правда, при этом он отпустил руки, и его ни к месту восставший мужской орган, подпрыгнув, натянул подол платья.

Глаза комиссара и двух полицейских полезли на лоб.

Ваня припустил к двери, пользуясь замешательством представителей капиталистической законности, выскочил на улицу, а в затылок ему, ероша и поднимая дыбом волосы на голове, плашмя шмякнул сочный, как широкая русская оплеуха, вопль на русском же языке:

— Бля, да держите эту суку, уррроды!

«Сука» затравленно хлопнула дверью, «уроды» выпали из секундного ступора и рванули к двери. Быть может, они и нагнали бы путавшегося в непривычной юбке Астахова, но тут обокраденный «француз» Жодле сам испортил положение: он оттолкнул комиссара и попытался было преодолеть заграждение без всякого штампика, а когда полицейский приемом свалил его на пол и сам, не удержавшись на ногах, грузно упал на пассажира, Жодле выхватил из кобуры полицейского пистолет и дважды выстрелил в Астахова.

По ушам всех собравшихся, оторопевших от такого поворота событий, полоснул чей-то дикий визг.

Одна из пуль угодила в перекрестье алюминиевого каркаса, а вторая, рассадив стекло, ушла на вольный парижский воздух, оставив после себя дыру пулевого пробоя с разбегающимися от нее тоненькими трещинками.

— Ой, бля! — выговорил Осип, отскакивая от стены плюющегося пулями здания, а Иван Саныч подскочил к такси и, сунув шоферу сто баксов, заорал по-русски:

— Вези, еб твою мать! Осип, че ты торкаешь свой чемодан? Садись, бляха-муха!

— О дела! — промычал Моржов, вертя головой, а Настя, бросив закуренную было сигарету, первую сигарету в Париже, прошмыгнула в салон такси.

Шофер ударил по газам, по всей видимости, прекрасно поняв, что от него требуется, хотя едва ли ему приходилось бывать в переплетах, подобных настоящему: все-таки Париж — это не Медельин и не Мехико, до последней возможности нафаршированные криминалом.

Отъехав от аэропорта на несколько кварталов, он повернул голову к Ивану и проговорил скрипучим, до довольно приятным голосом, и, к немалому удивлению гостей Парижа, на чистом русском языке:

— Ну что, только из России? «Хвост» за собой привезли, да?

— А, черт… — пробормотал Иван Саныч, а Осип обрадовался:

— Енто что, ты наш, русский?

— Ага, — ответил таксист, — тут много русских. Большая диаспора, особенно в предместьях — в Сен-Дени там, ну и так далее… Куда везти-то вас?

— А вот ты сказал Сен-Дени. Вот туда, знаешь ли, и вези, — отозвался Осип.

— «Знаешь ли…» Знаю, конечно. Тут совсем близко. Смотри, — он показал в лобовое стекло, — видишь спортивный комплекс? Ну, стадион! Вон там — «Стад де Франс»!

— Это котор?