Следствие ведут дураки

«— Сегодня в нашей области совершено еще одно преступление, носящее, по всей видимости, заказной характер, — проговорила симпатичная дикторша. — В поселке Акуловка, что примерно в пятидесяти километрах от Санкт-Петербурга, убит Валентин Рыбушкин, в криминальных кругах известный под именем Рыбак…»

Осипа так и подкинуло в кресле:

— А… черрррт! Убит?!

— Что ты орешь? — заглянул из кухни Ваня Астахов. — Кто убит-то?

— Да ты не дребезжи, послушай!

«— …вор в законе Рыбак несколько лет тому назад распространил сведения о своей смерти, желая таким образом переменить образ жизни и удалиться на покой. До вчерашнего дня он проживал в селе Акуловка, удачно скрывая от односельчан свое бурное криминальное прошлое. Хотя, по утверждениям соседей Рыбушкина, к нему время от времени наведывались люди на роскошных иномарках и вели долгие разговоры в доме Рыбушкина. Правда, согласно показаниям тех же соседей, Валентин никогда не выезжал из Акуловки, и почти каждый день его неизменно видели сидящим в палисаднике его дома за столиком…»

— Это надо же!

«— Рыбушкина, по всей видимости, убили около десяти вечера или в начале одиннадцатого. Сельский милиционер лейтенант Карасюк обнаружил Рыбушкина лежащим на ограде палисадника. Колья ограды протыкали его в нескольких местах. (На экране появился соответствующий кадр, причем оператор криминальной хроники, по всей видимости, был человеком хладнокровным, потому что показал труп Рыбушкина в ракурсах, которые человеку впечатлительному, мягко говоря, неприятны, а то и недоступны.) Известно, что покойный был не совсем равнодушен к спиртному, и можно было бы предположить вероятность бытовой травмы или конфликта на почве алкогольного опьянения.

Но вот какую версию происшедшего выдвинул человек, обнаруживший тело Рыбушкина первым — лейтенант Карасюк из местной милиции.»

— Вот сволочь, в лейтенанты себя записал, сержантик хренов, — злобно процедил Осип. — Хорошо еще генералом не назвался.

— Как ты в Мокроусовске, — поддел его Астахов. — Помнится, ты этим провинциальным клушам втирал: «Мне вот ентого… генерала обещали за операцию под Грозным…», — очень похоже передразнил он голос Осипа. Но тот не улыбнулся, да и самому Ивану Александровичу, откровенно говоря, было не до смеха.

На экране тем временем возник «лейтенант» Карасюк в жеваном желто-буром плащике, прикрывавшем сержантские погоны. Его рожа носила оттенок многолетнего похмелья, которое не поддавалось излечению столь же многолетним пьянством. Бравый «лейтенант» проговорил в микрофон, то и дело норовя перехватить его у корреспондента (но тот всякий раз вежливо, но упорно уклонялся):

— Все произошло так. Вчера я зашел к Рыбушкину. Недавно мы составили протокол по незаконному производству самогона, и я заходил… м-м-м… убедиться, что Рыбушкин прекратил нарушать закон. Я, честно говоря, и не знал что он того… в законе. Так что ему, дескать, закон не писан. В тот момент, когда я беседовал с Рыбушкиным по вопросам… эгэмм… протокольного порядка, во двор к тому зашли два подозрительных лица.

— На свое бы лицо посмотрел, рожа мусорская!.. — буркнул Осип.

«— Один из них был откровенно уголовного вида, верно, из старых знакомых Рыбушкина…»

— Это он про тебя, Моржов! — ехидно сказал Иван, пытаясь сдержать крупную дрожь во всем теле: опять влипли в историю с географией!!

«— …второй, педерастического вида, к тому же явный наркоман, показался мне еще более опасным в том плане, что такие люди способны на все ради дозы…»

— Съел, Саныч?!

— Да кто тут наркоман?! — возмутился Иван Саныч, от злобы даже пропустивший мимо ушей ценное указание Карасюка по поводу «педерастического вида». — Сам алкаш мерзкий! Гнида, а? Мусарюга драный! Самогон жабает, как кефир с ряженкой!!

— Наверно, удачно похмелился, вот и плетет-от всякую хреновину, — мрачно предположил Осип.

— Да что он на меня вешает!!

— Погоди, мне так кажется, тут сейчас посерьезнее вешать будет…

Нехорошее предсказание Осипа полностью сбылось: «лейтенант» Карасюк, закончив обрисовку «уголовника» и «наркомана педерастического вида», приступил к самой важной части своего рассказа. Из-за его плеча время от времени выныривала рожа Гуркина, шарившая выпученными глазками, и разевала рот с явным намерением попасть в историю, вставив и свое веское слово в репортаже.

«— Когда я вошел во двор и различил в темноте труп гражданина Рыбушкина, — повествовал Карасюк, — то мне на глаза попался человек подозрительного вида, шедший к калитке. Не могу сказать, был ли это один из тех двух, было довольно темно.

— Темно, — вклинился Гуркин.

— Да, вот и лейтенант Гуркин помнит, — быстро сказал Карасюк, произведя старшину сразу через два звания. — Мы предприняли меры к задержанию этого человека, он оказал нам ожесточенное сопротивление, но мы, без сомнения, легко справились бы с ним, если на помощь к нему не пришли еще двое или трое бандитов…

— Трое или четверо, — сказал героический „лейтенант“ Гуркин.