Следствие ведут дураки

Тот пытался отбрыкиваться ногами, но Осип ударил под коленную чашечку, что-то хрустнуло, а киллер глухо взвыл и обмяк. Верно, потерял сознание от болевого шока. Осип зажал шею черного человека в жестком захвате, раскрошенные очки свалились с окровавленной переносицы гостя из Парижа, и Моржов, пинком раскрыв дверь, ведущую на выход, поволок помятого и оглушенного противника по коридору.

Ноги черного человека волочились по ковровой дорожке.

…Осип в запале не видел, как рука противника, такая показательно безвольная, неподвижная, ползет по бедру и медленно заводится за пиджак. Черному человеку, получившему несколько оглушительных ударов в голову и корпус, тем не менее хватало координации движений для того, чтобы не обнаружить своего маневра.

Пальцы, выдавившие жизнь из Эрика Жодле, сжались. Сжались вокруг рукояти миниатюрного пистолета «беретта», искусно запрятанного в карман.

Черный человек даже не открывал глаз. Ему было очень больно, перед мысленным взглядом выпархивали красные сполохи, рассыпаясь концентрическими кругами и полукружиями. Так что он вытянул свое оружие, которое так и не применил против Жодле за ненадобностью, – вслепую. Вытащил и, вскинув, наугад назад на курок.

Сухо гавкнул выстрел. Осип, которому прохватило навылет плечо, машинально выпустил черного человека и попятился к стене. Рукав его рубашки стремительно набухал от крови. Киллер вскинул на него пистолет, но тут из-за угла вышел охранник ресторана, которого привлек шум. Верно, охранник думал, что какой-то разгулявшийся посетитель начал буянить и крушить мебель и сантехнику. Такое бывало не раз, и охранник вальяжно направлялся к месту событий, чтобы пресечь безобразия и, по мере возможности, содрать с нарушителя штраф, половину из которого следовало переложить в свой собственный карман.

Не получилось.

Потому что при появлении охранника черный человек перевел дуло пистолета с Осипа на «секьюрити» и два раза выстрелил. Охранник вздрогнул, как будто его приложили раскаленным железом, и повалился на пол; несколько раз дернул ногами, комкая ковровую дорожку, и затих.

– Чаво ж ты, сука?… – прохрипел Осип, размазывая кровь из простреленного плеча по стене. – Молодость решил вспомнить… падла? Или как… «Брата-2» пересмотрел-от? Ну… стреляй, черная душа, стреляй, тарантул!!

Киллер склонил голову набок, Осипу словно ударило в голову плохо проваренной кисельной массой – омерзительной, тошнотворной дурнотой… и он словно в замедленной съемке, покадрово, увидел, как узнанный им убийца поднимает «беретту» до уровня его, Осипа Моржова, глаз, а потом палец с желтоватым обкусанным ногтем начинает медленно вдавливаться в курок…

* * *

Ваня Астахов после столь скоропостижного ухода Осипа и Жодле в туалет остался в одиночестве. Нельзя сказать, чтобы одиночество было любимым его обществом, но сегодня он даже был рад тому недомоганию, что посетило Осипа и Жодле, причем с такой завидной одновременностью.

С каким-то особенным ожесточением он накинулся на заказанный ужин, весь аж наклонившись вперед и едва не уткнувшись носом в тарелки, – а когда распрямился, то увидел, что находится в VIP-кабинке не один. Уже не один.

У дверей стоял какой-то среднего роста квадратный парень с лошадиными зубами и массивным черепом, как нимбом, подернутым легким светлыми пушком. Он заложил руки за спину и смотрел куда-то в стену отсутствующим взглядом. Это был охранник. А охранял он человека, который сидел перед Иваном и, по всей видимости, уже не одну минуту ожидал, когда тот распрямится и вытрет губы салфеточкой, чтобы приступить к разговору.

А что он, разговор, будет серьезным, сомнений не было: слишком уж мрачно сидел перед Ваней нежданный гость, и тем более мрачным он показался Астахову-младшему, что тот узнал в нем того самого Александра, которого Осип именовал Флагманом и, припоминая, обвинял в склонности к беспределу.

– Приятного аппетита, Иван, – сказал «авторитет». – Здесь вообще неплохо кормят, да и цены, можно сказать, щадящие. Впрочем, я хотел поговорить не об этом, как, думаю, это можно понять.

– Ну да… – промямлил Иван Саныч, у которого тут же пропали остатки аппетита, те, что еще не были заглушены съеденным. – Вы же звонили, что придете. Так что я знал…

– Я сожалею, что помешал вам ужинать, Иван Александрович, – сказал Флагман. – Но разговор важный, а у нас нет времени. Я бы даже сказал – совсем нет времени.

Ване чуть не стало дурно. Съеденная пища неожиданно начала проситься наружу, каковой процесс и отразился дурнотной прозеленью на лице.

– Всегда неприятно поднимать такие вопросы, но когда возникает такая необходимость, перед ней приходится смиряться, – неожиданно изящно начал тот. – Вы, Иван, просили у нас помощи, вы ее получили. А теперь – ответная услуга. Как гвоорится, долг платежом… ну, вы знаете.

– Знаю…

– Так вот, вас хотели бы просить о том, чтобы вы с вашим… гм… товарищем, Осипом, исправили создавшееся положение. А положение, откровенно говоря, нехорошее, если не сказать еще более жестко.

– Как-кое… положение?… – выговорил Иван Саныч.