Следствие ведут знатоки

— Мой сын не нуждается в ваших подачках. И не смейте больше здесь появляться, — голос Артамоновой напряжен, но спокоен.

— Съем я его, что ли… — сдавленно бормочет Снежкова.

— Хватит того горя, которое вы причинили нашей семье. При всей неловкости и виноватости, какие неизбежно испытывает любовница при столкновении с законной женой, Снежкова не может смолчать.

— Не я, так другая была бы… При счастливой жизни от жены не бегут…

— А в той своей, вольной жизни… — помолчав, говорит Артамонова, — где была «Волга», вы и все остальное… там Толя был счастлив?

Прямота и серьезность вопроса заставляют Снежкову, может быть, впервые трезво взглянуть на прошлое и ответить искренне.

— Наверное, нет… — поникая, отвечает она. — Все за чем-то он гнался… хотел чего-то… а радости не получалось… Какое уж счастье… — кончает Снежкова на полушепоте и кидает в сумку злосчастные конфеты. — Пойду я…

Она идет вдоль ограды и вдруг слышит:

— Теть Тась!

— Игоречек, к маме беги, — трясет Снежкова головой. — К маме. Ты маму любишь?

— Люблю.

— Вот так ей и скажи, — моргает Снежкова мокрыми ресницами. — Как скажешь?

— Мамочка, я тебя люблю.

— Правильно, Игоречек… Беги.

― Дело № 18 ― ПОЛУДЕННЫЙ ВОР

 Два дела, параллельно ведущиеся Знатоками (о квартивных кражах, повершаемых дерзким вором, грабящий квартиры средь бела дня, и об угоне автомобилей), чудесным образом пересеклись на счастье Знатокам и на горе злоумышленникам.

Массивные замысловатые часы — бронзовое литье прошлого века — показывают двенадцать. В окна бьет солнце и освещает дорогую мебель в стиле «ретро», ковры, сияющую хрустальную горку. Вещей слишком много, и чувствуется, что хозяева их нежно лелеют. И тем более режет глаза беспорядок: распахнутые дверцы шкафов, выброшенная на пол одежда. На столе раскрыт небольшой чемоданчик, возле которого облигации трехпроцентного займа, женские украшения, золотой портсигар.

В комнате чужой человек — вор. Спортивного вида, располагающей наружности, лет тридцати с небольшим. Он сноровисто роется в белье; руки в кожаных перчатках быстро перебирают простыни и скатерти, нащупывают тугую пачку денег, метко кидают ее в чемодан. Вдруг вор замирает: в прихожей хлопнула дверь.

Плотный самоуверенный мужчина с портфелем и в плаще торопливо входит в комнату и останавливается, будто споткнувшись.

— Эт-то что?.. — начинает он грозно. И осекается…

— Обыск! — отрезает вор, стоя к хозяину почти спиной. — Изымаем ценности, гражданин Шарипов. Коля! — окликает он воображаемого помощника. — Стань на выходе, завмаг прибыл!

У Шарипова обвисают щеки.

— Сейчас подпишите протокол и поедете с нами, — цедит вор, выдвигая последний ящик. — Допрыгались до тюрьмы… Деньги и документы на стол!

Онемевший Шарипов выкладывает бумажник и документы.

— Теперь соберите белье! — командует вор. — Рубашки, трусы, носки. Живо-живо, я на работе! — прикрикивает вор.

Шарипов неверными шагами направляется в смежную комнату.

Вор молниеносно укладывает добычу и, сделав шутовской прощальный жест в сторону невидимого Шарипова, выскальзывает из квартиры.

На пороге появляется хозяин, молитвенно прижимая к груди несколько пар носков.

— Умоляю, дозвольте позвонить жене! — произносит он, не сразу замечая, что обращается к пустой комнате.

Постепенно ситуация начинает для него проясняться. Он прислушивается, бросается в коридор, возвращается.

— Обокрали! Всего-навсего обокрали!.. — В блаженном облегчении завмаг всхлипывает и утирается носками…

* * *

А вор уже далеко. Он сходит по трапу самолета… Предъявляет в гостинице паспорт на имя Шарипова… С лоджии первого этажа жилого дома спускает чемодан в густо растущие внизу кусты… В поезде сбывает попутчице золотую цепочку и кольцо…

Сменяются виды транспорта, пейзажи и города, а он, уверенный и неуловимый, не привлекает ничьего подозрительного внимания, пока в перронной толчее, садясь в экспресс, отправляющийся в Москву, не попадается на глаза женщине, которая хмуро и пристально смотрит ему вслед. А затем горячо рассказывает что-то человеку в милицейской форме.

И в то время, как вор любуется из такси московскими пейзажами, на стол перед Томиным ложится его фотография с объявлением о всесоюзном розыске.

— Кто таков? — спрашивает Знаменский.

— Глеб Царапов… Удачливый вор-гастролер, чтоб его ободрало! Прибыл в столицу. И почему-то считается, что я могу выудить его среди десяти миллионов!..

— Помчались, Саша! — торопит Знаменский. — Доцент небось волнуется…

* * *

Доцент действительно волнуется, разговаривая с ними во дворе многокорпусного дома.

— Все поняли, помните? — проверяет его Томин.

— Да помню-помню: здороваюсь, показываю сберкнижку. И тут подъезжает ваша машина.

— Главное, не нервничать, — советует Знаменский. — Средь бела дня и под нашим присмотром вам ничего не грозит.

— Просто я легко одет и как-то зябко… — доцент смотрит на часы.