Следствие ведут знатоки

— Уж ты падла!.. Себе кусок рвешь, да? В одиночку? — впадает Тыква в блатную истерику. — А знаешь, что за это бывает? — Трепеща от возбуждения, он выхватывает из кармана нож и поигрывает им.

Хотя Тыква наслаждается пока лишь воображаемой расправой, Молотков следит за ним неотрывно. И когда тот, пугая, делает выпад, в руках у автомеханика оказывается стул.

— Уйди, припадочный!

Пузановский перестает жевать. Ему нужен не мордобой, а воспитательное мероприятие в его, так сказать, коллективе.

— Леша… — просительно окликает он Печкина, которому картина потасовки доставляет некоторое удовольствие.

— Ладно, будя ножиком играть, — решает Печкин. — Хотя я лично Тыкву понимаю.

Пузановский вслед за Печкиным принимает суровый вид.

— Вот, Боря, до чего дошло! — укоряет он механика. — Мы тебе разрешили калымить по ремонту. Но если заказчик от тебя идет в милицию…

— Данилыч! Да постыдись! — возмущается Молотков. — Они разрешили! Да что бы вы без меня! Кто вам номера-то перебивает? Кто выучил машины из-под любой страховки брать? Кто вас вывез, когда задним ходом драпали? А Константина кто предоставил? — Автомеханик указывает на сидящего на отшибе Самородка. — И теперь нож сулите?!

Настроение присутствующих смягчается: заслуги Молоткова несомненны.

— Говори, куда продал машину! — требует Печкин.

— Не продавал я ее. Есть по деталям, по железу незаменимый человек. И месяц назад привозит своего «жигуля», как есть в лепешку. Аж стонет и плачет: сделай. А делать там — сдуреешь! Ну и тут подвернулась эта бабенка с машиной. Марка та же, цвет тот же… Глядел-глядел, плюнул и пустил на замену!

— Спиваешься, механик! — припечатывает Печкин. — Раньше ты из любой лепешки обратно вещь слепил бы! Сядешь через водку.

— Ничего они не докажут! Ну был участковый, покрутился-покрутился, с тем и ушел.

— Он срока не тянул, он смелый! — язвит Тыква.

Самородок в своем углу поднимается и прокашливается.

— Будешь говорить? — спрашивает Пузановский. — Слушаем нашего Самородка.

Самородок, поглощенный своим «призванием», органически безнравствен. Всех присутствующих, за исключением Молоткова, он глубоко презирает.

— Я делаю все, что вам требуется, — жидким тенорком начинает он. — Печати, бланки, права, всякие дерьмовые справки — извольте. Но я работаю на четких условиях: вы субсидируете мои научные исследования…

Тыква насмешливо цокает языком.

— Да, мое изобретение мирового масштаба! — взвизгивает Самородок. — За мою универсальную антиржавчину мне простится все! Я еще буду за вас ходатайства писать насчет амнистии! И я предупреждал: не втягивайте меня в ваши подробности. Меня это отвлекает. Я занятый человек, поймите наконец!.. Но должен заявить, что нахожу недопустимым обращение с Борисом Анатольичем. Это мастер, у него в пальцах больше ума, чем во всех ваших мозгах. Я протестую! — срывается он на фальцет и неожиданно садится.

В наступившей паузе явственно слышна работа челюстей Пузановского.

— Слышь, Пузо, — ворчит Печкин, — хватит жрать одному.

— Разве я жру? — изумляется тот. — Жую по мелочи от нервов. Сейчас будем ужинать, но надо подвести итог.

— Чтоб меж собой никаких тайн, — говорит Печкин.

— Верно, Леша. С кем что случится — немедленно сообщать!

Компания вразброд одобряет резолюцию. Самородок пожимает плечами. Тыква придвигается к Печкину и шепчет:

— Я слыхал, того покупателя… который с юга… вроде водолазы ищут. Пузу сказать?

— Обожрется от нервов — лопнет. Да и нам-то с тобой что? Покупатель тогда просто не пришел… почему-то. Верно?

Тыква мечтательно улыбается, и Печкин отвечает ему мерзкой своей ухмылкой.

* * *

В комиссионном магазине радиотоваров Томин идет вдоль прилавка, рассматривая выставленную аппаратуру.

— О-о! — говорит он с непринужденностью толстосума. — Это у вас «Шарп» с индикаторной шкалой? И что, никто не берет?

— Только вчера поступил, — объясняет продавец.

— Если в порядке, возьму. Выпиши. А там никак «Грюндиг» с приемником? Я чувствую, куплю полмагазина! И мы с тобой все это будем красиво и долго заворачивать… — Понижает голос. — Найди мне еще парочку наушных — «Сони», «Акай», а?

Продавец уважительно склоняет голову.

— Вчера были и сразу проданы…

Забрав чеки, Томин направляется в помещение, где производится прием на комиссию.

— Простите, вчера тоже вы работали? — спрашивает он очкастого и надменного приемщика.

— Да, я, — величественно подтверждает он.

* * *

На допросе у Знаменского он утрачивает, однако, свою величавость…

Пал Палыч читает вслух написанное:

— «Гражданин, принесший вышеупомянутые магнитофоны, мне незнаком и ни на кого из моих друзей не ссылался». Просто некто с улицы?

— Товарищ следователь, к нам все приходят с улицы! И потом: я смотрю и оцениваю вещь. Человека я не замечаю, только его товар. Я товаровед.

— А своего брата заметите?

— Мой бедный брат умер в детстве.

— Зато двоюродный жив, имеет жену и двух дочерей. И здесь, в квитанции, они числятся у вас сдатчиками тех самых магнитофонов.

Чтобы избежать взгляда Пал Палыча, товаровед снимает и протирает очки, бормоча: