Следствие ведут знатоки

— Мишеньку из огня вынес. Барак загорелся, уже крыша рухнула.

— В зоне?

— Нет, Люба уже на поселении жила. Под Ковалем и зэки работали, и вольнопоселенцы. Очень его уважали. А уж после этого случая, сам понимаешь.

— Крушанский, за что она все-таки сидела?

Тот прикладывает палец к губам:

— Ни одна душа не знает.

— Батюшки, кто приехал! — слышится возглас Хомутовой.

Миша с радостным мычанием бросается навстречу Ковалю. Тот гладит его по голове, дарит конфеты и игрушку.

— Полгода не видел — и помнит! — поражается Хомутова. — Умница моя!

Однако Мишины ласки затягиваются, и Коваль дает понять взглядом, что есть разговор.

— Поиграйте с Мишенькой, — просит Хомутова «псов», прибывших с патроном.

Они отвлекают ребенка какими-то кунштюками и уводят. Доносится его смех.

— Такой всегда радостный, такой веселый, — улыбается мать.

— Он по-своему счастлив.

— Ну конечно же! — Для Хомутовой это настолько самоочевидно, что ее даже удивляет высказывание Коваля. — Конечно! И никогда не узнает, какая она, жизнь… какие люди. Он счастливей всех!

Под мышкой Коваль держит книгу и теперь протягивает ее Хомутовой. «Технология производства пеньковых канатов», — озадаченно читает она название.

— Пеньку делают из конопли, Любушка, — торжественно сообщает Коваль.

Хомутовой долго объяснять не надо.

— Сырье круглый год!

— Главное — не зависеть от производства на местах. Будем сами диктовать цены. Я присмотрел для начала уютную фабрику. Еще увидишь: выйдем на мировой рынок!

…Крушанский подходит к стрельбищу.

— Позвольте попробовать, — говорит он «мальчикам» и берет пистолет с глушителем. — Нажимать здесь?

И всаживает пулю за пулей почти без разброса в «сердце» мишени.

… — Бать, я пройдусь? — спрашивает скучающий дома Вася.

Морда складывает кукиш.

— Я тебе пройдусь! — и вздрагивает: — В ворота стучат!

С террасы торопливо входит другой Морденок.

— Машина чья-то, — извещает он.

Присутствующие в комнате переглядываются. Чувствуется, что дом на осадном положении.

— Мать в подвал! — распоряжается Морда.

— Погоди, бать, взгляну, — вызывается Вася.

Васю ждут в недобром молчании, один из Мордят, передернув затвор пистолета, становится сбоку окна, второй у двери.

— Отбой! — смеется вернувшийся Вася. — Это из Киева, который на рынке тогда с дядюшкой…

Все облегченно передыхают. Но гости сейчас Морде ни к чему:

— Гони в шею!.. Вот дожили — разгул мафии!

— Да он-то при чем? — заступается Вася. — Может, кокнар привез.

— Никакого кокнара! Сидим тихо, надо переждать!

Морденок у окна сует пистолет за пояс в досаде на напрасную тревогу:

— Батя, ну что, как мыши?

— Сколько можно взаперти сидеть! — поддерживает второй.

— Пошли они со своим трестом!

— Мы ребят соберем! Мы им устроим! — воинственно галдят Мордята.

— А мне вас хоронить?! — с яростным всхлипом вырывается у Морды.

— Не надо благодарить, — говорит Пал Палыч сидящему у него Ардабьеву. — Буду рад, если приживетесь в коллективе.

Входит Сажин, здоровается с Ардабьевым, как со знакомым.

— Пал Палыч, Рощин прислал, — очень довольный протягивает сверток размером с буханку черного хлеба.

Знаменский приоткрывает его, растирает щепотку содержимого между пальцев, рассматривает, подносит к носу, спрашивает:

— Пробу в лабораторию?

— Сдали.

Знаменский кивком отпускает Сажина, сверток убирает в сейф. У Ардабьева тревожно раздуваются ноздри.

— Знакомый запах? — оборачивается Пал Палыч. — Она самая, анаша, — и вытирает пальцы платком.

А в дверях уже конвоир. Чеканит:

— Арестованный Папрыкин доставлен, товарищ полковник!

— Спасибо, можете идти.

Пока Знаменский подписывает Ардабьеву пропуск и проставляет время, тот смотрит на Папрыкина и видит того высокого парня, который с приятелем при Ардабьеве подошел к Валентинову со словами: «Отец, ларек торгует?»

Арестованный и Ардабьев узнают друг друга, последний — с оторопью.

Пал Палыч короткого обмена взглядами не замечает, а если и замечает, то не придает ему значения: Ардабьев в этот момент к нему спиной. Что касается Папрыкина, то любой уголовник, попав на Петровку, пристально всматривается в каждое лицо, стараясь на всякий случай запечатлеть его в памяти.

— Желаю успеха, — жмет Пал Палыч руку Ардабьеву. — Держите со мной контакт.

— Спасибо, Пал Палыч, до свидания.

В коридоре Ардабьев приостанавливается, утирает лоб. Вряд ли он так испугался за Валентинова, да и за себя как будто бояться нечего. Но пахнуло на него ужасом прошлой жизни.

А тут еще второго парня ведут. И он тоже узнает Ардабьева. И поскольку конвоир идет сзади и физиономии арестанта не видит, то, по-своему истолковав пребывание здесь Ардабьева, корчит выразительную гримасу: и ты, мол, горишь?

Конвоир вводит его в дверь, соседнюю с кабинетом Знаменского.

А Ардабьев ускоренным шагом направляется к выходу, почти впопыхах сдает пропуск постовому и только на улице переводит дух. Как-то вроде он замешан в дело этих покупателей Валентинова, без вины виноват.

Знаменский же ведет допрос Папрыкина:

— Кто из вас двоих инициатор грабежей?

Тот тычет себя в живот, в грудь, в голову: