Следствие ведут знатоки

— Можно к тебе? — с таким же утлым кофейным ужином подсел Капустин; приподнял бутерброд с залоснившимся от старости сыром. — Пируем, брат. А ты ресторанное дело ведешь, у меня первейшие торгаши на прицеле.

Капустин служил в подразделении, боровшемся против злоупотреблений в торговле.

— Закатились бы сейчас в любую ресторацию, — возмечтал он. — С черного хода. Расстелили бы нам скатерть-самобранку…

— Еще бы низко кланялись, спасибо, что уважили, — отозвался Знаменский.

— С собой посыльного нагрузили бы разной снедью неописуемой… А то вон разжился каким-то кульком на завтрак и радуешься. Глупо живем.

— Глупо, брат, глупо.

Отпили из стаканов. Хорошо, хоть брандахлыст горячий, есть чем размочить неугрызный сыр.

— Глупо, Паша!

То был пустой треп, теперь голос прозвучал серьезно, с нажимом.

— Это в каком смысле?

Капустин глаз не отвел, усмехнулся.

— А ты в каком подумал?

Знаменский смолчал, но невольно зажевал поспешней. Капустина он знал по институту как однокурсника, и хотя близки они не были, но связывала их известная солидарность.

— Правильно подумал, — через минуту продолжил Капустин. — Ты, Паша, учти, я в душе авантюрист. Если что — можешь на меня рассчитывать.

Почти конкретное предложение. Недурно. Ревизоры только начали, а ко мне уже ищут подходы! Авантюрист он, видите ли. И ведь ничем не рискует. Один на один. Даже если б я, подобно Дашковскому, — который чуть что — включает в кармане заграничный диктофон, — если б и я записал застольный диалог, Капустин отшутится: мол, как оперативник прощупал следователя на устойчивость для профилактики.

Невыразимо поганый был осадок. Не думалось такого про Капустина. Напрасно, отпирая квартиру, Знаменский решал оставить все это за порогом. Напрасно пытался заесть впечатление рыбой.

Ладно бы Капустин, хромые души везде встречаются, суть не в нем. Вся система заболевала, то там то сям рвалась и искажалась самая ее ткань, прорастая метастазами из преступной среды.

На свежую голову Знаменский поразмышлял над выкладками ревизоров, посоветовался с оперативником Смолокуровым, приданным ему в помощь. Тот не одну собаку съел на общепите и тоже любил обратный обсчет, однако в данной ситуации сомневался — не зряшные ли будут усилия. Художества в «Ангаре», конечно, замаскированы реализацией продуктов в фирменных «Кулинариях», где деньги получают без касс.

Обратный обсчет даст эффект лишь по кондитерскому цеху. Безмерно раздутый, он гонит свои изделия в несколько магазинов. И тут должны оставаться следы в документации.

Начальником кондитерского цеха была некая Маслова. Первейший, видимо, объект, на который надлежало нацелиться.

Так и получилось, что аресты в «Ангаре» начались с Масловой, а в дальнейшем — при ее содействии, потому что она стала рассказывать сразу, взахлеб; накипело, накопилось, тронули — и полилось через край. Об одном молила: смягчить бы как-нибудь удар для мужа, в котором не чаяла души.

Молодая женщина, хорошенькая, двое дочерей. В квартире во время обыска Знаменского поразило обилие белья с необорванными еще ценниками и совсем доконала коллекция детской обуви на все сезоны и всех размеров до тридцать шестого включительно. Запасала мать впрок, боялась угодить за решетку. Горькое занятие.

Вскоре взяли Кудряшова (завпроизводством) и прочих соучастников; ресторанная верхушка, как водится, целиком была завязана. Директор, правда, разыгрывал невинность, будто сейчас из яичка вылупился. Только что принял должность, на него по «Ангаре» еще улик не собралось, нечего и искать.

Большинство привлеченных были как-то по-человечески незначительны, а вот Маслова и Кудряшов занимали Знаменского. Сегодня они должны были впервые встретиться после ареста. Но Знаменский не сразу ей сказал. Женщина сидела перед ним потухшая, постаревшая. Но изящество и миловидность в ней сохранились, на это Знаменский рассчитывал.

— Как здоровье?

— Доктор сказал, дня через три можно обратно в общую камеру… если не буду волноваться.

— В вашем положении трудновато.

— Э, будто я раньше не психовала!

— Звонил муж. Дома все благополучно, дети думают, что вы в больнице. Дочка получила пятерку за диктант.

— А как он сам, Пал Палыч? Что говорит обо мне? Он… очень переживает?

Любовь. Даже о матери не спросила. О себе, похоже, вообще мысли нет.

— Переживает. Снова просил свидания.

— Ой, нет! Чтобы он увидел меня здесь… такую…

— Зря. Вот что, Ирина Сергеевна, когда я сказал ему, что вы обвиняетесь только в халатности…

— Спасибо, Пал Палыч! Большое спасибо!

— Вы просили — я сказал, но это зря, честное слово. Лучше бы ему знать.

— Нет-нет! Коля такой… такой непрактичный, — на лице возникло умиление. — Такой честный, наивный! Я, конечно, расскажу, но надо его подготовить.

Любовь. А любовь, говорят, слепа. На счастье ли, на горе…

Рядом с Масловой Кудряшов резал глаз избытком жизненных сил. Вместо головы румяный кочан. Любил он покушать и выпить. Внешне простоват, но привычки сибаритские. Одет, что называется, с иголочки и выбрит только что — при тюремной норме раз в неделю. Передачи ему таскают богатые, есть что сунуть кому надо.