Следствие

— Вопрос поставлен некорректно, — ответил Сисс. — Места, в которых будут обнаружены тела, то есть в которых прекратится их движение или, если угодно, перемещение, я определить не могу. Единственное, что можно — приблизительно вычислить время с момента исчезновения тела до момента затухания явления. Но грубо приблизительно. Позже всего будут обнаружены тела, исчезнувшие первыми. Можете объяснить это тем, что «фактор» наделил их наибольшим запасом движительной энергии, в то время как на границе «острова» он был уже ослаблен и мог вызвать только нескоординированные движения. Хотя вы ведь считаете, что всё это бред. Или ложь, что, впрочем, одно и то же. А сейчас не могли бы вы оставить меня? У меня масса дел. — И Сисс указал на ящики с заплесневелыми томами.

Грегори кивнул:

— Сейчас ухожу. Ещё только один вопрос: вы ездили к врачу на своей машине?

— Нет. В метро. И так же возвращался. У меня к вам тоже вопрос: каковы ваши намерения относительно меня? Меня интересует только одно: как можно дольше работать без помех. Надеюсь, это понятно?

Грегори, застёгивая пальто, которое вдруг показалось ему страшно тяжёлым, точно сшитым из свинцовых листов, сделал глубокий вдох и опять ощутил слабый запах гнили.

— Мои намерения? Никаких намерений у меня нет. И хочу обратить ваше внимание на то, что я не высказывал ни подозрений, ни обвинений в ваш адрес — ни единым словом.

Кивнув на прощание, Грегори вышел в тёмную прихожую. В полумраке бледным пятном мелькнуло женское лицо и тотчас исчезло — хлопнула кухонная дверь. Грегори отыскал выход, ещё раз взглянул на светящийся циферблат часов и пошёл вниз по лестнице. Из подъезда он повернул во двор, где стоял длинный серый автомобиль. Медленно обошёл вокруг него, но при слабом свете, падающем из флигеля, ничего подозрительного не обнаружил. Дверцы машины были заперты, внутри темно, и только на никелированном бампере в такт шагам Грегори перемещалась цепочка огоньков — крохотных отражений окон дома. Грегори приложил руку к капоту, он был холодный. Правда, это ни о чём не говорило, а до радиатора добраться было трудно. Чтобы просунуть ладонь между хромированными пластинами, похожими на мясистые губы какого-то морского чудовища, пришлось нагнуться. Внезапно раздался лёгкий шум; Грегори вздрогнул и выпрямился. В окне второго этажа он увидел Сисса. И сразу же решил, что можно и не осматривать машину: поведение Сисса подтверждает подозрения. Но тут же у него возникло такое чувство, точно его поймали на чём-то постыдном, и чувство это не проходило, росло, так как, наблюдая за Сиссом, он понял, что тот и не собирался следить за ним. Учёный просто стоял у открытого окна, а потом медленно и неловко уселся с ногами на подоконник и усталым жестом подпёр голову рукой. Поза эта до такой степени не сочеталась с тем образом Сисса, который сложился у Грегори, что он растерянно, на цыпочках начал отступать в тень и нечаянно задел ногой кусок жести. Жесть загремела. Сисс взглянул во двор. Грегори точно кипятком окатило, он замер и стоял, не зная, куда деваться. Правда, он надеялся, что учёный его не заметит, но тот упорно продолжал смотреть вниз, и Грегори, хоть и не видел выражения его лица, почти физически ощущал на себе презрительный взгляд.

Не смея даже думать о дальнейшем обследовании машины, он втянул голову в плечи и как оплёванный поплёлся со двора.

Но уже около метро он успокоился настолько, что почувствовал в себе способность трезво оценить этот неприятный инцидент во дворе — неприятный в том смысле, что вывел его из равновесия. Грегори был почти уверен, что во второй половине дня видел в городе машину Сисса. Кто сидел за рулём, он не заметил, но отлично помнил характерную вмятину на заднем крыле, очевидно, след недавнего столкновения. Занятый своими мыслями, Грегори тогда не обратил внимания на эту встречу, но теперь, после заявления Сисса, что он ездил к врачу в метро, она приобретала значение. Уверенность в том, что Сисс солгал, помогла бы ему — это он чётко сознавал — преодолеть неуверенность и уважение, испытываемое к учёному. Более того, она убила бы чувство жалости, охватившее его во время этого неудачного визита. А сейчас он опять ничего не знал: даже убеждение в том, что он видел эту машину, держалось на зыбком «вроде бы», лишавшем его всякого веса. Единственное утешение — то, что он открыл несоответствие между словами и поступками Сисса: выпроваживая его, доктор ссылался на необходимость работать, а сам рассиживал на подоконнике. Но в то же время Грегори хорошо помнил позу Сисса, его поникшую фигуру и опущенную голову, и то, как он с чувством смертельной усталости привалился к раме. А что, если эта усталость была вызвана их словесным поединком и он, следователь, из-за дурацкого благородства не воспользовался ею, не использовал минутной слабости противника, ушёл, может быть, как раз тогда, когда решающие слова готовы были сорваться с уст?