Следствие

— Понимаю, — сказал Шеппард, чуть наклонившись в кресле и внимательно глядя на Грегори. — Вы подозреваете Сисса, поскольку считаете, что вынуждены его подозревать. Очевидно, вы пытались установить, где находился Сисс в те ночи, когда исчезали трупы? Если хотя бы на одну из этих ночей у него есть достаточно убедительное алиби, от подозрений придётся отказаться или принять версию о соучастии, о чудотворстве per procuram [8]. Итак?

«Не заметил? Не может быть! — мгновенно промелькнуло у Грегори в голове. — Хотя он, наверно, туговат на ухо. Возраст как-никак». Он попытался сосредоточиться, понять, что говорит Шеппард; слова ещё звучали в ушах, но смысл их ускользал.

— Ну да, естественно, — бормотал он. И, придя наконец в себя, начал более решительно:Сисс ведь такой анахорет, что о достоверном алиби говорить трудно. Надо было бы допросить его, а я… Да, следствие я завалил. Завалил… Даже женщину, которая ведёт у него хозяйство, не допросил…

— Женщину? — с изумлением переспросил Шеппард. Лицо у него было такое, что казалось, он вот-вот расхохочется. — Да это же его сестра! Нет. Грегори, я бы не сказал, что вы многого добились! Уж коли вы не решились допросить его, так допросили хотя бы меня. В ту ночь. когда исчез труп в Льюисе — помните, между тремя и пятью пополуночи, — Сисс был у меня.

— У вас? — прошептал Грегори.

— Да. Я уже тогда, пока ещё, так сказать, приватно, привлёк его к сотрудничеству, попросив ознакомиться с материалами дела. Он пришёл ко мне домой и ушёл после двенадцати, точно сказать не могу, но что-то между пятью минутами и половиной первого; если даже предположить, что он вышел от меня ровно в полночь, то ему пришлось бы мчаться в Льюис на максимальной скорости, и то сомневаюсь, добрался бы он туда к трём часам. Скорее, уж где-нибудь около четырёх. Но не это главное. Знаете, лейтенант, бывает физически невероятное — например, подбросить монету так, чтобы она девяносто девять раз из ста упала орлом, — и психологически невероятное, которое уже граничит с невозможным. Я давно знаю Сисса, это невыносимый человек, эгоцентрик, весь составленный из острых углов, при всём великолепии интеллекта — хам, абсолютно лишённый чувства такта, вернее, не принимающий во внимание то обстоятельство, что люди придерживаются определённых условностей не столько по причине воспитанности, сколько ради удобства. Относительно него у меня нет никаких иллюзий, но я просто не могу представить его прячущимся в морге, сидящим на корточках под крышкой гроба, подклеивающим мертвецу пластырем отвалившуюся челюсть, выдавливающим в снегу следы, разгибающим окостеневшие конечности — только для того, чтобы потрясти мертвецом наподобие куклы и до смерти перепугать констебля; всё это совершенно не похоже на Сисса, которого знаю я. Прошу отметить, я не утверждаю, будто он не способен на преступление, я только считаю, что он не смог бы совершить его в столь чудовищно-тривиальной аранжировке. Один из двух Сиссов не существует: либо тот, который разыграл этот кладбищенский трагифарс, либо тот, с которым знаком я. Иначе говоря, чтобы так срежиссировать этот кошмар, он должен был бы в обыденной жизни играть роль человека, диаметрально противоположного тому, каким является на самом деле, или, выражаясь осторожней, каким он оказался, совершив всё то, в чём вы его подозреваете. Вы думаете, такое изощрённое и последовательное притворство возможно?

— Я уже говорил вам: всё возможно, всё, что избавит меня от необходимости поверить в чудо, — хрипло проговорил Грегори. Он опять потирал руки, точно они снова замёрзли. — Я не могу позволить себе роскоши копаться в психологических тонкостях. Мне нужен преступник — любой ценой. Может, Сисс сумасшедший — в определённом смысле этого слова, может, мономаньяк, может, у него раздвоение личности, может, у него есть соучастник, или он своей гипотезой прикрывает действительного преступника — вариантов сколько угодно, вот и пусть этим занимаются специалисты.

— А не могли бы вы ответить мне на один вопрос? — спокойно прервал его Шеппард. — При этом я хочу подчеркнуть, что вовсе не собираюсь навязывать вам своё мнение, не делаю никаких предположений и, более того, заявляю, что в этом деле совершенно не ориентируюсь.

— Ну и какой же вопрос? — резко, почти грубо бросил Грегори, чувствуя, что бледнеет.

— Почему вы не допускаете иного объяснения, почему вы считаете, что это преступление?

— Но я же говорил, говорил неоднократно! Потому что альтернативой является чудо!