Следствие

— О инспектор, приметы эти настолько обобщённые, что по ним можно заподозрить кого угодно. К примеру, того, кто забрасывает землю камнями. Метеориты ведь тоже падают чаще всего вдали от населённых мест, от людских и полицейских глаз, притом ночью, и более того, перед рассветом, в чём и проявляется особое коварство, поскольку стражи порядка, изнурённые ночным бодрствованием, в это время сладко спят. Сисс, если вы его спросите, скажет, что та часть земли, которая подвергается бомбардировке метеоритами, находится в зоне отступающей ночи и является авангардом планеты в её космическом путешествии. Известно, на переднее стекло автомобиля падает больше листьев, чем на заднее. Но если вам обязательно нужен преступник…

— Речь идёт не о том, падают или не падают метеориты, существуют или не существуют вирусы; дело в том, что подобные явления может имитировать некто весьма конкретный и живой. Вот его-то я и ищу, по-своему, грубо, не думая о создателе метеоритов и звёзд, — ответил Грегори несколько резче, чем хотел бы.

Писатель не сводил с него глаз.

— О, вы его найдёте. За это я вам ручаюсь. Впрочем… впрочем, он уже у вас в руках.

— Да? — Лейтенант поднял брови.

— Ну, возможно, вы его не схватите, то есть не соберёте достаточно улик и доказательств, чтобы надеть на него наручники, но суть-то не в этом. Непойманный преступник — это всего лишь ваше поражение, ещё одно дело, сданное в архив без завершающего резюме. А вот преступник несуществующий, которого нет и никогда не было, — это пострашнее, это пожар архива, это смешение языков в бесценных папках, это конец света! Существование преступника, изловленного или неизловленного, для вас ведь не вопрос успеха либо поражения, а смысла либо бессмысленности вашей деятельности. А поскольку в этом человеке оправдание вашего существования, ваше спокойствие и спасение, вы его так или иначе схватите, накроете этого гнусного негодяя, даже если его и нет!

— Одним словом, я являюсь жертвой мании преследования, маньяком, действующим наперекор фактам? — сощурив глаза, поинтересовался Грегори. Спор начал его злить, и он готов был закончить его любым способом, даже грубостью.

— Газеты затаив дыхание ждут показаний того констебля, что убежал от покойника, — заметил Блак. — Вы, полагаю, тоже! И большие надежды вы возлагаете на них?

— Нет.

— Я так и думал, — сухо констатировал писатель. — Если, придя в себя, он сообщит, что собственными глазами видел воскрешение, вы решите, что ему померещилось, что нельзя верить словам человека, перенёсшего тяжелейшее сотрясение мозга. Это, кстати, подтвердит любой врач. Или же решите, что преступник оказался куда хитрее, чем вы предполагали, что он применил невидимую нейлоновую жилку или намазался абсолютно чёрным веществом и сам стал невидим. Для вас, инспектор, существуют одни Варравы, и потому, даже если бы вы своими глазами увидели воскрешение покойника и услышали голос, изрекающий: «Лазарь, восстань!» — то всё равно остались бы самим собой. Самим собой, то есть жертвой галлюцинации, миража или ловкого мошенничества. Оттого вы никогда и ни за что не откажетесь от преступника, поскольку его существование является оправданием вашего!

Грегори, поклявшийся в душе спокойно выслушать всё, что скажет Блак, попытался усмехнуться, но у него не получилось. Он почувствовал, что бледнеет.

— Выходит, я — один из стражников, карауливших гроб господень? А может, всё-таки Павел — перед обращением? Такого шанса вы мне не хотите оставить?

— Нет, — ответил писатель. — Это не я, это вы отнимаете у себя такой шанс. Вопрос ведь упирается не в методологию, статистику или систематику следствия, а в веру. Вы верите в преступника, и так оно и должно быть. Должны существовать и такие полицейские, и такие гробы.

— Ещё лучше, — заметил Грегори и рассмеялся, очень неестественно. — Выходит, я даже действую не по своей воле, а в рамках трагедии? А может, трагифарса? Что ж, если вы настолько любезны, что согласны играть в нём роль хора…

— Разумеется, — прервал его писатель. — Это моя профессия.

Сисс, нетерпеливо слушавший их спор, не выдержал.

— Армур, голубчик, — с укором произнёс он, — не надо всё доводить до абсурда. Я знаю, ты любишь парадоксы, они для тебя то же, что для рыбы вода…

— Рыба не создаёт воды, — заметил Блак, но доктор не обратил внимания на эту реплику.

— Речь-то идёт не о лирике, не о драматизации, а о фактах. Entia non sunt multiplicanda [11], ты-то это должен бы знать. Установление структуры явления не имеет ничего общего с верой. Самое большее — рабочая гипотеза, с которой начинается исследование, может оказаться ошибочной. А утверждение, что существует некий «преступник», и является такой ошибочной гипотезой…