Следуй за белым кроликом

К зеркалу заднего вида на резинке подвязана фигурка скелета. При малейшем движении его руки-ноги подскакивают и сгибаются на шарнирах. Никогда не видела, как танцуют старинную джигу, но почему-то думается, что она выглядит именно так. Когда мы стоим у светофора, я специально оттягиваю фигурку и отпускаю. Забавно.

– Да нечего особо рассказывать-то… – тяжёлый вздох и смиренное «ла-а-адно». – После смерти родителей я остался с тётей и жил у неё до семнадцати лет, – его голос звучит чересчур равнодушно для такой темы. – Потом сбежал из дома, банчил некоторое время наркотой. Потом перешёл на грабежи и в итоге стал одним из самых востребованных грабителей Нью-Йорка.

Марк отвешивает нечто вроде поклона с театральным взмахом руки, и я иронически аплодирую ему. На самом деле, меня интересуют не сами факты из его жизни. Хочется копнуть глубже, сорвать эту невозмутимую маску отрешённости и увидеть его настоящего.

– Расскажи о самом незабываемом впечатлении из детства, – прошу я.

Он замолкает ненадолго и неловко прочищает горло. Стискивает руль покрепче и трёт нос.

– Однажды, когда мне было лет десять, мы с ребятами катались на велосипеде. Ну, вернее, велосипед был моего друга, а я просто учился кататься на нём. Мы взобрались на холм, потому что мой друг считал, что так мне будет проще научиться держать равновесие. Это была моя самая яркая поездка. Господи, как же я орал! – хохотнул Марк, и внезапно по его лицу скользнула тень грусти. – Я тогда врезался в дерево и порвал свои новые джинсы. Когда я пришёл домой, тётя заставила меня стоять на горохе целый час. Вот такое незабываемое впечатление.

На последней фразе в его голосе слышится злость, и мне становится стыдно.

– Прости… Прости, что заставила вспомнить это! Наверняка это было ужасно больно…

– Да ничего страшного, – растерянно улыбается он. – На горохе стоять было не так больно, как слушать религиозный бред моей шибанутой тётушки.

В моей голове проносится яркая картинка, как десятилетний мальчик стоит на коленях, испытывая жуткую боль, а его тётя расхаживает вокруг него, капает на мозги речами о боге и говорит ему, что он – сатанинское отродье. Тётушка наклоняется к нему, и лицо её перекошено от ярости. Она и сама начинает походить на уродливого демона.

– Прости, что докопалась до тебя, – тихо говорю я, всхлипывая. – Что я за человек такой? Вынуждаю вспоминать самое плохое…

– Элис? – окликает меня Марк. – Ты чего? Это всё давно в прошлом. Ты не сделала ничего плохого…

Но меня уже не остановить. И слёзы не остановить тоже. Слёзы – это реки боли и грусти, в которых перемешалось моё и чужое.

– Почему люди такие жестокие? – слышу я свой голос сквозь рыдания, и мне кажется, что я разделилась на три личности: рыдающую, говорящую и думающую. Эта аналогия кажется мне ужасно гениальной. Может у меня три головы? – Зачем люди причиняют другим боль? Никто не заслуживает такого…

Зажмуриваю глаза и вижу лицо женщины, искажённое гримасой ненависти, злости и отвращения. Отвращения ко мне. Оно нависает надо мной, извергая грязные ругательства.

Марк хмыкает, останавливает машину на обочине и смотрит на меня долгим взглядом.

– Что ты приняла?

Хмурюсь, смотрю в потолок, и он слегка пошатывается, будто мы – кораблик в море. Должно быть, у меня головокружение от пережитого. Приподнимаю брови и оглядываю обивку машины. Приняла… В каком смысле? Если мы говорили про религию, значит, сейчас речь идёт про неё, так ведь?

– Я ничего не принимала. Я отказываюсь принимать какую-то определённую религию! – деловито заявляю я. – В детстве меня крестили, но я не считаю, что это означает «принять».

Марк начинает хихикать. Просмеявшись, он смотрит на меня плутоватым взглядом, пока я залипаю на его радужку.

– Боже, как это краси-и-иво, – почти что напеваю я. – Если бы ты был цветком, то был бы незабудкой.

– Почему же? – его бровь саркастично приподнимаются.

– Это неприхотливое, очень распространённое многолетнее растение…

– Даже не знаю, комплимент это или оскорбление, – ухмыляется он.

– Это не может быть ни комплиментом, ни оскорблением. Когда ты незабудка, то ты просто нежишься на солнце и ни о чём не думаешь. Ты просто тот, кто ты есть – незабудка с голубыми глазами и жёлтой сердцевиной.

Хохотнув, Марк опускает глаза, и мне очень хочется, чтобы он вновь поднял их. В них видно всю вселенную.

– А это довольно интересная мысль, – соглашается он.

– Вообще-то, все мои мысли довольно интересны. Просто надо уметь слушать, – я открываю окно и высовываю голову. – Уф, что-то мне жарко…

– Элис, – зовёт меня Марк, разворачивает к себе и держит за щёки. Взгляд у него серьёзный и в то же время мягкий. Мягкорьёзный. Я придумала новое слово! – Ты сейчас под наркотой.

– Кто? Я?! – возмущённо восклицаю. Марк кивает. Обивка сидения тоже кивает и смотрит на меня осуждающе.

– Ага. Похоже на ЛСД или типа того. Что ты принимала у Нэтали? Вспоминай.

– Да ничего… – пожимаю я плечами. – Только леденец от Ди Джей Куоллса…

Марк многозначительно смотрит на меня, играя своими тёмными бровями, и до меня начинает доходить.