Следующая остановка - расстрел

Вернувшись в резидентуру, мы принялись обсуждать постигшую нас беду. Датская полиция сразу отмела подозрения в убийстве, так как все свидетельствовало о том, что парень сам наложил на себя руки. Позже из разговоров с его однокурсниками я узнал, что Юра был на редкость замкнутым, необщительным человеком. Даже присутствуя на студенческих сборищах, он никогда не принимал участия в обсуждении тех или иных вопросов, всегда отмалчивался. Судя по всему, жизнь среди иностранных студентов оказалась непосильной для его психики. Однако позже нам стал известен еще один факт из его личной жизни, который так же мог толкнуть парня на самоубийство. Два года назад Юра женился на очень красивой студентке, а поскольку взять ее с собой в Копенгаген было невозможно, молодая жена осталась в Таллине. Спустя некоторое время приятель сообщил Юре, что его жена завела роман с его другом.

Благодаря широте и многообразию моих служебных функций мне приходилось иметь дело с представителями разных слоев населения Дании, и мои познания о жизни на Западе постоянно расширялись. Вскоре возникло чувство, что все, что творится в нашей стране, — полнейший абсурд, и я стал критически воспринимать происходившие в ней события. Так что идею построения коммунистического общества в Советском Союзе я полностью отверг как несбыточную, а жизнь в Копенгагене только этому способствовала: здесь можно было слушать прекрасную музыку, посещать великолепные библиотеки: я не переставал восхищаться благоустроенными, по современному оснащенными школами, а датчане были открыты и доброжелательны в общении с иностранцами. В библиотеке здесь не существует никаких запретов, вам выдадут на руки любые книги и для удобства положат в пластиковый пакет с ручками, чтобы было удобно нести. И все это бесплатно. Такой сервис произвел на меня неизгладимое впечатление.

Более того, я все больше и больше убеждался в том, что политические свободы в стране и ее процветание взаимосвязаны, что наличие двух этих компонентов служит духовному раскрепощению человека и его культурному развитию. Ничего подобного в Советском Союзе не наблюдалось — там, наоборот, всеми средствами и способами культивировались и насильственно насаждались коммунистические догмы. В то время в Москве, как заклинания, без конца повторялись фразы типа: «Капитализм агонизирует», «Капитализм гниет на корню» и тому подобное. Когда наши люди возвращались из таких стран, как Дания, друзья обычно спрашивали их: «Ну как они там гниют?» — и чаще всего слышали в ответ: «Гниют вовсю, но какой при этом аромат источают!»

В Копенгагене я, кроме всего прочего, пристрастился к музыке. Я регулярно посещал концертные залы, ходил в костелы слушать орган, а дома постоянно слушал радио или опять же музыку. Я особенно увлекался духовной музыкой, которую создавали и такие композиторы, как Бах, Гендель, Гайдн, Букстехуде, Шюц и Телеман.

Ничего подобного в Советском Союзе услышать было невозможно, а здесь же их музыка постоянно звучала, особенно на Рождество или на Пасху.

Здесь царила атмосфера свободы, и я, вдохнув ее воздух, ощутил себя полноценной личностью — стал играть в бадминтон, посещать всевозможные клубы и, где бы ни появлялся, естественно без моих советских коллег, в разговоре с иностранцами чувствовал себя нормальным человеком. Чего я не подозревал, так это того, что о моем умонастроении уже было известно датской разведке — все наши разговоры с Еленой давно прослушивались с помощью установленных в нашей квартире микрофонов. Тогда я еще не полностью отвергал коммунистическую систему, однако в беседах с женой открыто осуждал преследования инакомыслящих в нашей стране, постоянное нарушение законности и тотальную слежку за каждым ее гражданином. Елена разделяла мои взгляды на происходящее в нашей стране и вскоре стала еще более беспощадным критиком советской системы, чем я. И это начинало меня пугать. Если я делился своими мыслями только с ней, то она готова была разглагольствовать об этом с первым встречным.

Мое мнение о порочности советской системы особенно окрепло, когда в 1966 году в СССР состоялся суд над Андреем Синявским и Юлием Даниэлем. Всех либерально мыслящих советских людей, особенно тех из них, кто работал за рубежом, это судилище повергло в шок. Мы не могли поверить, что наша страна опять возвращается к сталинским репрессиям, и старались гнать от себя эти страшные мысли.

Затем весной и летом 1968 года в Восточной Европе во весь голос заявили о себе радикальные интеллектуалы. В Чехословакии Александр Дубчек, новый лидер Компартии, трезвомыслящий, но не очень решительный, был вынужден пойти на либерализацию и ослабить тотальный сталинский контроль за своими гражданами. Это послужило началом того, что впоследствии получило название «Пражская весна». По всей Европе прокатилась мощная волна студенческих волнений, сначала в Западной Германии, а затем, более мощная, — в Париже, где май стал «месяцем баррикад» и где в стычках с полицией тысячи людей получили травмы.