Следующий год в Гаване

К сожалению, романтизм момента был подпорчен тем, как медленно тянулось время в очереди. Прошел почти час, прежде чем я подошла к стойкам паспортного контроля. Я обратила внимание на то, сколько офицеров иммиграционной службы сидят там и как быстро туристы передо мной оформляют документы. По официальной версии, я приехала сюда в качестве журналиста-фрилансера из Майами, пишущего статью для электронного издания – о том, как сейчас, после снятия ограничений, развивается туризм на Кубе. Я получила согласие редактора на серию статей, в которых будет дано подробное описание Кубы для американцев, и заключила с изданием контракт. Гонорар за статьи пойдет на оплату моей поездки. Неофициальная часть моего путешествия, а именно прах моей бабушки, лежит в моем чемодане.

Существует процедура по возвращению на Кубу праха беженцев для захоронения, но после того, как я переговорила с друзьями, которые попытались пробраться сквозь бюрократическую волокиту, более простым способом мне представлялся тот, к которому ежегодно прибегают многие кубинцы. Когда я контрабандой провозила прах бабушки через границу, у меня было ощущение, что она с улыбкой и нескрываемым восторгом смотрит с небес на то, как я нарушаю правила режима, столь ей ненавистного.

Я продвигаюсь вперед в очереди на паспортный контроль. Мои документы в порядке, паспорт с визой я держу в руке, а сердце мое уходит в пятки, когда я отвечаю на вопросы офицера на испанском языке, на котором говорю всю свою жизнь. Возникает странное ощущение – я вроде бы говорю со своим земляком, а вроде бы и нет. Несмотря на то что моя мать была американкой испанского происхождения, я всегда считала себя прежде всего кубинкой, и в Майами это не вызывало сомнений. Мои бабушка с дедушкой кубинцы, мой отец кубинец, поэтому и я кубинка. Будет ли здесь иметь значение то, что моя кожа немного светлее, чем у большинства местного населения, и что во мне течет не только кубинская кровь? Будут ли здесь считать меня чужой? Или моего происхождения будет достаточно?

Офицер махнул рукой, разрешая мне пройти, и я со своими вещами направилась вперед. Нервы мои были на пределе, когда я поставила сумку, в которой был спрятан прах бабушки, на багажную ленту рентгенаппарата, чтобы кубинские офицеры смогли убедиться, что я не ввожу контрабанду на территорию страны. Лента поехала, и мой багаж уплыл в темноту. Я затаила дыхание…

Я прошла через металлоискатель и начала ждать. Я была почти уверена, что сейчас на мой багаж поставят специальную отметку, а меня отведут в глубь аэропорта в комнату для допросов, в которой нет ни одного окна. Нам, американцам, до сих пор сложно представить, что на Кубу приезжают туристы, поэтому у меня было ощущение, что я вхожу в мутные воды или заступаю на неизведанную территорию.

Желание моей бабушки, чтобы именно я развеяла ее прах на Кубе, не вызвало ни единого вопроса у моих родственников. Но к моей поездке все отнеслись с осторожностью, особенно те, кто на своей шкуре испытал прелести режима Кастро.

– Никогда не забывай о том, где находишься, – предупреждала меня Беатрис. – Забудь о своих гражданских правах, не воспринимай их как само собой разумеющееся – ты их лишишься сразу, как только приземлишься в Гаване.

В течение нескольких недель, вплоть до дня моего отъезда двоюродная бабушка Мария ежедневно отправляла мне письма с подборкой статей и информацией для путешественников, публикуемых Госдепартаментом. Отдельные фразы из этих публикаций запечатлелись в моей памяти… любой может быть задержан… если вы даже по незнанию нарушили местные законы… арестованы… заключены под стражу…

Ничто так не вселяет страх, как произвол властей и незаконный арест. У меня не было сомнений в том, что Куба отличается от любого из тех мест, которые я посещала раньше. Но в то же время у меня не получалось сопоставить картины, которые я многие годы видела в новостях по телевизору – старинные автомобили, выкрашенные в яркие цвета, волны, разбивающиеся о берег, романтичная архитектура, – с мрачными напутствиями, которыми провожали меня двоюродные бабушки.

Мои бабушки заботятся обо мне и моих кузенах с кузинами, но когда речь заходит о Кубе, к ним возвращается тот ужас, который им довелось испытать и который даже по прошествии времени не удалось забыть. Я пыталась объяснить, что многое изменилось, что сейчас не 1959 год, что революция завершилась, что в Гаване снова открылось американское посольство и мы возобновили дипломатические отношения с Кубой.

Но мои доводы были бессильны. И поэтому, когда Мария настояла на том, чтобы я взяла с собой ее четки, спрятав их в сумке, я, принимая во внимание то, что и так сильно рискую, перевозя прах бабушки, возражать не стала. Дополнительная удача мне не помешает.