— Сейчас все будет понятно. Допустим, что вы с профессором идете по улице и вдруг замечаете злоумышленника, готовящегося напасть на гуляющих детей. Как бы вы поступили в этом случае?
— Мы немедленно бросились бы на него.
— Без предварительного обсуждения вопроса?
— Конечно.
— А разве вы не стали бы ждать соответствующих указов или приказов?
— Н-нет…
— Почему?
— Потому что, — ответил я при общем хохоте, — было бы совершенно ясно, как еле-, дует поступить!
— Так что же вы от меня хотите?
Таким образом вопрос приобрел до смешного примитивную форму… Спрашивать было уже, казалось, более не о чем, но мои испорченные воспитанием «государственных благодетелей» мозги никак не могли примириться с этим простым решением проблемы. Тогда я еще не представлял себе, чтобы «великую государственную систему», такую важную и необходимую, как нам внушали это в наших буржуазно-иезуитских школах, можно было бы свести к притче о разбойнике, детях и двух благородных джентльменах…
— Вот видите, Брайт, — наставительно произнес профессор, — что значит политическая безграмотность! На Земле вы считаетесь человеком с высшим образованием, а здесь вас приходится учить на примерах, как школьника. Я уверен, что любой ребенок ийо смыслит в этих делах больше, чем вы.
И все же, большое государство не умещалось еще в маленькой притче, и я опять обратился к Тао с замаскированным вопросом:
— Кто будет главнокомандующим и командирами экспедиции?
— А у вас были главнокомандующие и командиры, когда вы напали на злоумышленника?
— Нет, потому что нас было только двое.
— А если бы вас было сто?
Все опять рассмеялись. Я поднял вверх голову, размышляя над причинами, делавшими в притче о разбойнике не нужным военное управление, но не мог найти удовлетворительного объяснения: любой ответ немедленно был бы разбит. Было ясно, что дело не в количестве «войска».
— На потолке ничего не написано, — сказал профессор. — Я отвечу за вас. Мы не нуждались бы ни в каких командирах и приказах: сознательность и общность взглядов организовали бы нас лучше любого приказа, и мы действовали бы настолько согласованно, что могли бы обойтись без всяких командиров. И, наконец, коммунизм и свобода настолько всесторонне развивают, что ийо никак уже не могут нуждаться в начальстве!
— Совершенно верно, — подтвердил Тао. — Вы дали исчерпывающий ответ, лежащий в основе нашего социального строя.
— Но кто же, все-таки, лично решил отправить военную экспедицию на Юйви, кто захотел это? — не унимался я.
— Да хотя бы я, Афи, все участники экспедиции и, наконец, — вы сами! Ведь вы же говорили Афи, что не можете оставаться равнодушными и, невзирая на опасность, считаете себя обязанными предотвратить на Юйви войну! Ну вот вы и займетесь этим делом.
— А если все прочие ийо не согласятся с этим решением?
— Ну, что ж, те останутся дома.
— А не может ли большинство запретить меньшинству экспедицию, протестуя, например, против пользования для ненужных, по его мнению, целей кораблями, которые могут при этом пострадать, траты энергии и так далее?
Тао с улыбкой выслушал и внушительно ответил:
— Окружающая нас молодежь внимательно слушает и учится на вас истории: вы и ваша психология напоминают нам эпоху на Айю веков десять тому назад. Тогда тоже бесконечно много рассуждали, запутывая извращенным мудрствованием простейшие вещи. В частности, буржуазия (бедная!..) «никак не могла себе представить», как коммунизм и безвластие при нем практически возможны. Твердо и раз навсегда усвойте себе, что ни один ийо никогда, нигде и ничего не может запретить другому: все мы свободные и равноправные члены единого общества.
— Как, ничего? — продолжал я. — А если он захочет обидеть его, побить, забрать его вещи, вторгнуться в его личную жизнь и так далее?
— Скажите, а вы на Земле били своих соседей, грабили их, вторгались в их личную жизнь?
Все засмеялись. Мой же вопрос опять поставил меня в глупое положение.
— Нет…
— Так тем более можем вести себя так мы; все ваши вопросы задаются на основе буржуазного строя.
— А как же ийо с дурными наклонностями, эгоисты, преступники?
— Таковых у нас не существует.
— Неужели совсем?
— Ни одного. Все это — исключительно плоды капитализма, и у нас нет для них места: преступление при коммунизме так же нелепо, как кража воздуха. Эгоизму же не на чем вырасти и негде проявить себя. Поразмыслите над этим, постарайтесь-ка быть у нас эгоистом — вряд ли это вам удастся. Тем паче дурные наклонности, которые давно уже исчезли. Подумайте только: новые поколения и коммунистическое воспитание в течение тысячи лет!
Я подумал: «Да, это, действительно, все объясняло!»
— Ну, а лентяи и дармоеды, наконец, есть у вас, я надеюсь?
Все опять рассмеялись.