Следы

Тетушка Грасия говорила о тайных страницах в жизнях людей. Это сработало с присяжными. Пусть так. Но это снова возвращает нас к догадкам. Моя мыслительная машина — теперь я понимаю, что это ни в коем случае не допущение, — сейчас совсем барахлит. Попробуй рассмотреть веревку как средство проникновения, а не побега и подумай, что из этого можно сделать.

Твой любящий брат,

Нил

ГЛАВА XVII

I

17 октября 1900, среда

Дорогая Джуди,

Когда я писал тебе позавчера, я думал, что точно брошу эти письма. Я взял тогда на себя роль мистера Умника, презирающего тебя и всех остальных членов семьи за то, что вы никак не можете понять, что один из Квилтеров — подлый убийца. Презирающего даже дедушку; ну может быть и не совсем так дерзко… я просто обвинял его старость в том, что она совсем поработила его храбрый, сильный ум. И пытаться не стоит… никакая преданность семье не может пересилить тот факт, что на снегу не было следов. Мне уже скоро пойдёт девятнадцатый год, не так ли? И почему бы мне не быть единственным трезвым и честным из всех нас? Даже у бедняжки Олимпии получается лучше, чем у меня. Она хотя бы пыталась все объяснить. Да, это была катастрофа, и ей было за себя стыдно. Но она пыталась и надеялась, что чистый детский ум Люси сможет ей помочь. Но не самоуверенный нахальный Нил. Он знал. Нет смысла буйствовать, Джуди. Но, Боже, как же меня от себя тошнит! Прямо как в тот раз, когда мы с Чтоткой подрались со скунсом.

Нет, мы не нашли убийцу. Но вчера ночью случилось кое-что, что абсолютно точно доказывает (наравне с тем, что мы бы нашли мерзавца и услышали его признание), что никто из нашей семьи не замешан в этом грязном деле. Ликуй, милая Джуди! Ликуй, как никогда не ликовала!

Вот что произошло: вчера днём дядя Финеас снова уехал в Портленд. Это может показаться тебе немного странным, но не беспокойся. Пока я ещё не могу тебе всего объяснить. Это секрет, который мы с дядей Финеасом храним вдвоём уже долгое время. Но он надеется, что на следующей неделе уже сможет рассказать об этом всей семье. Но пока что он не говорил ни дедушке, ни Олимпии.

Мне было жаль, что он так и не решился посвятить в этот секрет Олимпию, потому что его очередной столь скорый отъезд очень сильно ее ранит. Он не мог взять ее с собой, потому что сейчас у нас совсем нет на это денег. Дядя Финеас пока живет в Портленде вместе с доктором Джо. Если бы он взял с собой Олимпию, то им бы пришлось поселиться в отеле, а это нам сейчас не по карману. Все это объясняет, почему Олимпия вчера днём снова слегла в постель.

В шесть тридцать тетушка Грасия собиралась отправить к Олимпии Люси с ужином, но вместо неё пошёл я. И я чертовски рад, что решил так поступить, потому что сейчас я знаю кое-что очень важное. Она казалось такой несчастной, и я присел рядом поговорить, пока она ела свой ужин.

Олимпия была не в лучшем расположении духа. Как только я заговаривал о пистолете, она становилась немного раздражительной. А ещё она была очень подавлена очередным отъездом дяди Финеаса, который оставил ее одну «в такое время». Она абсолютно убеждена, что он уезжает лишь потому, что просто не может находиться в нашем доме, пока «эта юная особа», как она зовёт Ирен, здесь.

Я не сидел с ней дольше, чем это было необходимо. Когда Олимпия доела свой ужин, она попросила меня обыскать ее комнату перед тем, как уйти. Чтобы поднять ей настроение, я со всей тщательностью исполнил эту просьбу. Я посмотрел под кроватью и под софой, заглянул в шкаф, за занавески и даже открыл ее старый фламандский сундук и порылся в нем. Затем она попросила меня поправить ее одеяло так, чтобы она могла легко под него забраться после того, как встанет и запрет за мной дверь. Я сказал, что после ужина кто-нибудь обязательно поднимется наверх посидеть с ней, так что ей все равно придётся ещё раз вставать. Она ответила, что не собирается и минуты оставаться в одиночестве, пока не убедится, что все двери и окна надёжно закрыты (тут я про себя ухмыльнулся. Одно из ее окон сверху было приоткрыто примерно на три дюйма — когда дядя Финеас дома, он всегда держит окно в этом положении. Я решил так его и оставить, потому что свежий воздух — отличное средство от головных болей Олимпии. Этот спертый дух коричнево-сиреневой вербены и какой-то мази, который всегда наполняет ее комнату, у любого вызовет жуткую мигрень). Она так же сказала, что у неё нет настроения ни с кем общаться перед сном. Ну ты сама знаешь речь Олимпии о том, какая она «уставшая, больная и старая» … а может и не знаешь. Мне кажется, что она ее придумала уже после твоего отъезда. В любом случае, в тот вечер она не хотела ни с кем разговаривать. После моего ухода Олимпия собиралась принять какие-то капли, которые выписал ей доктор Джо. Она надеялась, просто надеялась хоть немного поспать. Так что не буду ли я так любезен попросить остальных, чтобы они потише вели себя в коридоре?