Следы говорят

Я бегу на лыжах по проселку. Легко скользить по накатанной дороге! В морозном

воздухе навстречу мне плывет аромат душистого сена. Догоняю сани, груженные

тимофеевкой. Возчик вдруг останавливается, грозно размахивая кнутом, улюлюкает и

кричит:

– Ах ты вор, разбойник! Вот я тебе, злодею!

– На кого это ты, дядя Вася, так ополчился? – окликаю знакомого колхозника.

– Да вон там, гляди, зверь! – указывает он кнутовищем.

И в самом деле: темный клубок катит по белой луговине, – заложив уши и поджав хвост,

волк удирает к березнякам. Он знает, что это вслед ему несется враждебная брань.

Отбежав на безопасное расстояние, волк оборачивается, – навострив уши, пытается

разгадать наши намерения. Пристально наблюдавший за ним Василий Петрович говорит:

– Надо думать, это старый бродяга, опытный. Разобрался, что сейчас мы за ним не

охотимся. Видишь, не спеша, трусцой уходит. Молодой, тот без оглядки бы наутек бросился.

Петровича уважают в колхозе за разумную его деловитость. Он и охотником толковым

слывет, хорошо знает нрав зверя.

Тронулись мы дальше. Василий Петрович поясняет, что его бранные слова как нельзя

лучше определяют волчью натуру. Я хотя и знаком со звериными навыками, но с интересом

слушаю дядю Васю.

– Волк и есть вор. Да еще какой! Из-под носа стянет козленка. А что разбойником

прозывается, так тоже верно. Коли голоден, да ещё в зимнюю ночь, у самого жилья нападает

на скот. И злодей большой: ворвется в стадо овец, лютует, режет их, будто впрок мясо

заготовляет. Случается, за неделю ему и шерстинки в рот не попадет. Зато дорвавшись, в

один прием съест полуторапудового барана... Верно и то, что бродяга он. Недаром пословица

говорит: «Волка ноги кормят».

Рассказывая всё это, Петрович спросил:

– Как ты думаешь, кто смышленей – волк или лисица? – И сам же ответил:

– Конечно, волк! Он хитрее. Обычно звери охотятся в одиночку, волки же могут и облаву,

вроде загона, устраивать. Одни рассыпаются по зарослям, ищут и гонят потом беляка, другие

в засаде лежат или наперерез кидаются... Лисица, скажем, чаще в лесу промышляет, а волк

больше возле нашего хозяйства околачивается, – так и норовит здесь чем-либо поживиться.

Нет хищника пакостливее и вреднее его! Чувствует серый, что никто его не терпит, что

спуску ему не дадут, оттого и страшится человека, боится ему на глаза попадать. Застигнешь

его врасплох, – бегством спасается или трусливо прячется, ждет, пока мимо пройдут... Хоть и

зверь, а понимает, что от людей ему только козней ждать приходится... Выбросил я как-то в

лесу приваду, чтобы возле неё волка подкараулить, а он, как ни голоден был, долго не трогал

корма: несколько ночей сначала заглядывал сюда, всё проверял, нет ли моих следов.

По дороге мы порешили, что сегодня я отдохну, а завтра днем обследую звериные ходы и

тогда устроим охоту. По словам Василия Петровича, здесь бродит стая волков.

Лесной это край, от деревни до ельника рукой подать. Подлесок местами к самой

околице подступает. .

Ночью всполошились собаки. Я не вытерпел, оделся. Взял ружье и, мягко ступая в

валенках, пробрался за огороды к бане. Вблизи неё начинаются голые кустарники.

Долго стою, притаившись у стены. Псы не утихают, а не видно, что их тревожит. Чем

больше вглядываешься, тем хуже видишь. Дав отдых глазам, вновь всматриваюсь в неясные

очертания. В сумерках мерещатся силуэты серых хищников, блуждающие на прогалине.

Приглядишься, и уже кажется, что это только неподвижные кусты, пни.

Но вот в темнине кустарников заблестели светлячки – волчьи глаза. Оборачиваюсь к

дому, там ярко освещенные окна, – видно, свет включили. Глаза зверей не горят по ночам, как

думают многие. Это сосудистая оболочка волчьих глаз отражает блеск падающего на неё

света от лампы, костра, фонаря или даже от зажженной спички...

Псы не затихали, но вели себя по-разному. Одни, спрятавшись, лаяли с тоскливым

подскуливанием и умолкали. Глухо звучали их голоса. Другие – громко и сердито

взбрехивали, бегали встревоженно по улицам.

Возвращаюсь к ночлегу...

Утром, чуть свет, иду к бане. В кустах за нею всё исхожено, всюду переплетаются четко

вдавленные в снег звериные следы. Они обозначаются резче и крупнее собачьих. У дворняги

пальцы мягких лап распущены, когти чуть касаются земли, отпечаток следа расплывчатый. А

на волчьей ступне жесткие подушечки, пальцы плотно сжаты и опираются на сильные когти.

Ночью, учуяв меня и боясь показаться, волки покружили в зарослях, потом скрылись и

подошли к деревне с другого её, подветренного конца. Здесь они вертелись у старого ределя

– вешала для сушки гороха.

Приглядываясь к их следам, мысленно восстанавливаю картину ночных похождений

серых разбойников... У жердины – примятое место. Тут сидел зверь. Обратив морду к жилью,

он ловил запахи и звуки. Рядом другой волчина оставил свои знаки – ямку и укатанный снег.