Следы и тропы. Путешествие по дорогам жизни

На вершине горы Смартс стояла одинокая пожарная башня. Мы с Дойи бросили рюкзаки и поднялись на неё по спиральной стальной лестнице. Оказавшись наверху, я поднял тяжелый деревянный люк, и мы забрались внутрь. В помещении было пусто и пыльно. За разбитыми окнами к горизонту со всех сторон катились зеленые волны леса.

Дойи снял ботинки, выпустив наружу, словно злого джина из бутылки, болотный мертвый запах. «Черт, совсем сгнили», – сказал он. Мы повесили свои носки сушиться за окном, а сами уселись на деревянный пол и начали есть сухофрукты. Дойи сидел, вытянув ноги и скрестив их в лодыжках. Его ступни выглядели ужасно. Белые, сморщенные и покрытые волдырями, они были были похожи на ноги покойника. Ногти на обоих больших пальцах почернели, а с мизинцев – сошли. Он начал показывать другие ногти, которые, по его мнению, тоже должны были скоро слезть: «Я потеряю этот ноготь, этот, этот и, возможно, вот этот», – сказал он. «У меня еще никогда так не болели ноги, – сказал он. – Никогда».

Пятью годами ранее я целый день просидел в той же самой башне, на том же самом месте, не имея сил встать и продолжить поход. Чтобы скоротать время, я лежал на полу и слушал желтый карманный радиоприемник, который я купил, чтобы избавиться от одиночества, однако он довольно редко радовал уверенным приемом. Мое тело разваливалось. После почти четырех месяцев, проведенных на Аппалачской тропе, когда до конца пути оставался всего месяц, я представлял собой жалкое зрелище. В моем теле почти не осталось жира и мышц, зато на ногах появились мощные и рельефные, как у лошади, икры. Я постоянно мёрз и редко ходил в сухой одежде, а в Вермонте даже умудрился подхватить грипп. По ночам меня бил озноб, после чего я покрывался липким, пахнущим аммиаком потом, а затем снова начинал трястись от холода. Утром, несмотря ни на что, я вставал и продолжал идти вперёд. Миля за милей, миля за милей и так до бесконечности.

Затем, совершенно случайно, я встретил свою старую знакомую по прозвищу Прижималка, с которой не виделся несколько месяцев. Я обнаружил ее спящей в спальном мешке на полу сырого навеса; она провела там три дня, прячась от ливня. Вскоре мы столкнулись на тропе с нашим общим приятелем по прозвищу Хай-Си. Многомесячные дожди прекратились как по мановению волшебной палочки, только когда мы втроём добрались до Белых гор. Последующие несколько недель были солнечными и теплыми. Воодушевленные хорошей погодой, одним ясным августовским утром мы наконец добрались до вершины горы Катадин.

Я рассказал эту историю Дойи, пока мы сидели на крыше пожарной башни, однако настроение она ему не подняла. Что бы я ни говорил, ему все равно предстояло надевать мокрые ботинки.

Мы спустились с башни. Я остановился, чтобы наполнить фляжки родниковой водой, а Дойи пошел вперед, сказав, что будет идти медленно и поэтому я быстро догоню его. Однако сделать мне это удалось не сразу. Дождь прекратился, солнце вышло из-за туч и начало припекать. Я наслаждался пряным воздухом и смотрел на хорошо знакомую тропу новыми глазами; я заметил, что, обходя на цыпочках образовавшиеся лужи, хайкеры в некоторых метах невольно расширили тропу. Однажды Кэтрин Херндон, руководитель волонтерской команды «Коннарок», сказала мне, что, став строителем троп, она стала к ним относиться совершенно иначе, чем прежде.

«В походе мне надо пройти не одну милю с рюкзаком за спиной, чтобы перестать анализировать проблемы и мысленно строить лестницы, – сказала она. – Сложно об этом не думать, если ваш мозг привык постоянно анализировать тропу».

Когда я догнал Дойи, он уже начал сильно хромать, а его большой зеленый рюкзак от каждого шага раскачивался из стороны в сторону. Мы спустились с горы осторожным приставным шагом, а не особой раскачивающейся походкой – более энергичной и плавной, чем обычная ходьба, но не такой быстрой, как бег, – которую осваивают многие сквозные хайкеры.

Дойи снова заговорил о своих ногах, о доме и о том, как сильно он скучает по внуку. До навеса под названием «Гексакьюб Шелтер» мы добрались часам к шести вечера. Там уже находились друзья Дойи, которые шумно болтали и готовили ужин. Сокс сделала из балаклавы фальшивую бороду и изображала мужчину, а все остальные покатывались со смеху.

Дойи сохранял невозмутимый вид. Он приготовил себе на ужин сразу два блюда и съел их с видом человека, не знающего жалости к еде. Когда разговоры затихли, он немного подождал, а потом сказал:

– Ребята, я должен вам кое-что сказать. Я подумываю о том, чтобы сойти с тропы.

Все оторопели, не веря своим ушам.

– У меня кончились силы, – пояснил Дойи. – Поднимаясь сюда, я в какой-то момент едва не завалился на спину.