Следы и тропы. Путешествие по дорогам жизни

Он сел, снял потрепанные кроссовки, а затем стянул с себя носки и обнажил совсем белые щиколотки. У него были длинные и узловатые розовые пальцы, покрытые желтыми мозолями. Присмотревшись, я понял, что слухи не врут: ногтей у него действительно не было, не считая нескольких фрагментов, которые все же пытались вырасти.

Эберхарт сказал, что всякий раз, когда люди сомневаются в его приверженности той жизни, которую он выбрал, или высмеивают его путешествия, он снимает обувь и показывает им свои ноги.

– Можешь представить, каково это – вырвать ногти с корнем, а затем почувствовать, как пальцы обливают кислотой, чтобы ногти не выросли снова? – спросил он. – Представляешь, каково это? Думаешь, это просто шутка?

* * *

Вернувшись домой, я стал следить за продвижениями Эберхарта, читая записи в его онлайн-дневнике, которые он время от времени публиковал. Одним вечером он добрался до конца своего пути во Флориде, где опустился на колени у фонаря и прочитал молитву благодарности. Он сказал мне, что это его последний долгий поход. Но следующим летом он прошел всю Орегонскую тропу, а позже – Калифорнийскую и Мормонскую тропы. Когда мы говорили в последний раз, он сказал, что собирается пройти по тропе Пони-экспресс от Миссури до Калифорнии. Он шагал и шагал, пока его несли ноги.

Один из любимых поэтов Эберхарта, Роберт Сервис, написал:

Как много путей в этом мире, истоптанных множеством ног;
И ты, по пятам за другими, пришел к развилке дорог.
Путь легкий сияет под солнцем, другой же – тосклив и суров,
Но манит тебя все сильнее Пути Одинокого зов.
Порою устанешь от шума, и гладкий наскучит путь;
И ты по нехоженым тропам шагаешь – куда-нибудь…
Путь часто в могилу ведет – не забудь; всегда он к страданьям ведет;
Усеяли кости друзей этот путь, но все же тебя он влечет.
А после – другим по костям твоим идти предстоит вперед.
С друзьями распрощайся ты, скажи любви: прощай;
Отныне – Одинокий путь, до смерти, так и знай[26]

.

Ханьшань тоже искренне писал не только о прелестях, но и о тяготах простой жизни. Он жалел свое бренное тело, которое тосковало по чудесной еде, оставшейся в прошлом (жареной утке, свиных щечках, парном поросенке с чесноком), и оплакивал умерших друзей. Как и Эберхарт, он покинул своих жену и сына, чтобы бродить на свободе. Отголоски этого решения слышны во всех его сочинениях: он с любовью вспоминает «агуканье» маленького сына и видит во сне, как возвращается к жене, которая его больше не узнает. Горькие сожаления омрачают даже самые светлые его воспоминания. «Разве мог я узнать в тени сосен, что скоро буду сидеть, обхватив колени, на холодном ветру?» – писал он.

Читая эти строки, я думал об Эберхарте, который накануне восьмидесятилетия спал на твердой земле. («О мое старое, костлявое, измученное артритом тело, – писал он в своем дневнике одной холодной ночью в пустыне Западного Техаса. – Скоро я услышу его жалобы, можно в этом не сомневаться».) Вот что остается, когда рассеивается туман романтики. Такова цена свободы. С каждым годом одинокая, аскетичная жизнь становится все тяжелее. «Наверху, – писал Ханьшань, – тропа становится круче». И все равно он и не думал с нее сворачивать.

Я отправился на поиски Эберхарта, современного кочевника, чтобы посмотреть, какой стала бы моя жизнь, если бы я выбрал простоту, которую дает путешествие по длинной тропе. Шагая вместе с ним, я увидел плюсы и минусы жизни, сведенной к единой цели, ведь чем острее лезвие, тем более хрупок клинок. Эберхарт выбрал путь максимальной свободы, ради которого отказался от комфорта, товарищества и безопасности: ему приходится спать на земле, но спать при этом он может где угодно. Если он заболеет или получит травму, он вполне может умереть, но в таком случае он хотя бы умрет под открытым небом.

«Приятно быть свободным, – писал Олдос Хаксли, который, как и Эберхарт, годами не имел ничего, кроме автомобиля и нескольких книг. – Но должен признаться, что порой я жалею, что не сковал себя цепями. В такие моменты я мечтаю о доме, полном вещей, об участке земли с разбитым садом; мне кажется, что мне бы понравилось близко познакомиться с одним маленьким местом и его обитателями, которых я знал бы годами, всю свою жизнь. Но невозможно сочетать несочетаемое. Если человек желает свободы, ему приходится жертвовать преимуществами оков».