Следы и тропы. Путешествие по дорогам жизни

Не только я, многие другие авторы также испытывали разочарование и даже считали себя обманутыми, увидев истинную брутальную сущность природы. В полуавтобиографическом рассказе «Шлюпка в открытом море» Стивена Крейна есть леденящий душу эпизод, в котором жертва кораблекрушения осознает, что природа «безразлична, совершенно безразлична». Однажды, увидев как гигантский водяной клоп пожирает лягушку, Энни Диллард допустила, что «породившая нас Вселенная – это монстр, которому все равно, живы мы или мертвы». Гёте пошел еще дальше, назвав Вселенную «ужасающим монстром, вечно пожирающим своих детей». Кант, Ницще и Торо называли природу не матерью, а «приемной матерью», намекая на злодейку из немецкого фольклора.

Английский писатель Олдос Хаксли пришел к этой мысли на острове Борнео. Он очень требовательно относился к своему жилью и до смерти боялся каннибалов, поэтому всегда предпочитал идти по «проторенной дорожке». Но однажды, в одиннадцати милях от Сандакана, мощенная дорога, по которой шел Хаксли, внезапно оборвалась, и ему пришлось идти через джунгли. «Внутри кита Ионы вряд ли было более жарко, темно или влажно», – писал он. В надвигавшихся сумерках он вздрагивал даже от крика птиц, поскольку не сомневался, что это страшные аборигены перекрикиваются между собой. «С чувством глубочайшего облегчения я выбрался из зеленой утробы джунглей и залез в ожидавшую меня машину… Я благодарил Бога за паровые катки и Генри Форда».

Опираясь на пережитый опыт, Хаксли обрушился с нападками на романтичную любовь к дикой природе. Культ природы, писал он, это «современное, искусственное и довольно сомнительное изобретение утонченных умов». Байрон и Вордсворт могли воспевать природу только потому, что английская глубинка была давным-давно «порабощена» человеком. В тропиках, отметил Хаксли, где леса пропитаны ядом и опутаны лианами, поэтов-романтиков нет. Обитатели тропиков знали что-то такое, чего не знали англичане. «Природа, – писал Хаксли, – всегда чужда, бесчеловечна и иногда демонична». Он имел в виду буквально всегда: гуляя по тихим лесах Вестермейна, романтики приписывали природе гуманизм и по своей наивности не понимали, что она в любой момент способна ударом молнии или внезапным заморозком равнодушно забрать их жизни. Проведя три дня в еловых и пихтовых зарослях, я был склонен с согласиться с Хаксли.

Когда дождь закончился, я стряхнул воду с навеса, собрал вещи и начал ходить, чтобы согреться. Я поймал себя на мысли, что по-новому, даже с восхищением смотрю на ели и пихты, которые совершенно не пострадали от непогоды. Эти кривые сформированные ветром и прочно укоренившиеся в земле деревья идеально вписались в свою нишу, тогда как я был плохо экипированным, потерянным и неприспособленным к окружающей среде вечным странником.

Через три часа, пережив ряд злоключений (я напрасно спускался в ущелье и едва не угодил в водопад), я все-таки вышел к конечной точке своего маршрута – собранной из камней пирамиде, которая обозначала начало тропы, ведущей обратно в Снаг-Харбор. Я хохотал и кричал от счастья. Думаю, те же чувства испытывал Хаксли, когда увидел своего водителя. Тропа, пусть и тернистая, в конце концов вывела меня к людям. Вырвавшись из хаоса, я вскоре позабыл пережитый ужас, заново влюбился в дикую природу и снова захотел обойти всю планету пешком.

* * *

На Ньюфаундленде я оказался вовсе не для того, чтобы бороться с деревьями. Сам по себе поход имел второстепенное значение; я пошел в него для разнообразия.

У меня была другая, гораздо более загадочная и недостижимая цель – далёкое прошлое. На каменистой южной оконечности острова я планировал посмотреть на самые древние следы животных на Земле.

Эти следы появились примерно 565 миллионов лет назад. Окаменевшие и едва различимые, не более сантиметра в ширину, они чем-то напоминали мне смазанные отпечатки пальцев, случайно оставленные на не успевшем высохнуть глиняном горшке. Я много читал про них и очень хотел к ним прикоснуться. Я очень надеялся, что, увидев их вблизи, смогу найти ответ на давно мучавшие меня вопросы: почему мы, все животные, предпочли движение величавой неподвижности деревьев? Почему нас так и тянет сорваться с насиженного места и отправиться туда, где нас никто не ждет? Почему нас манит всё неизвестное?

* * *