– Ах вы окаянные! Ну давай, давай, шагай! – доносилось издалека. Это тётя Таня гнала своих коров. – Вот тоже мне… мать… такие! И за что мне такое наказание… … …душу мать! Ну куда пошла… такая?! Ах ты проститутка! Вот тоже, инженерша выискалась!
«Проститутка» и «инженерша» были самыми тяжёлыми, обидными и последними словами в её понимании. Эти слова она употребляла, уже действительно сильно гневаясь.
Часто пас общественное стадо хороший такой, говорливый дядька. Он, когда с нами знакомился, сразу понял, что мы люди культурные. Своё имя-отчество и фамилию он сказал не сразу, сначала расспросил нас.
– Иван Петрович Белкин, – с гордостью сказал он наконец и значительно обвёл нас взглядом, ожидая нашего изумления. – Полный тёзка того пушкинского Белкина, – деловито добавил он, чтобы мы лучше поняли.
Меня больше удивило не совпадение имён, а то, что колбихинский Белкин знал про пушкинского. Я не мог представить, чтобы колбихинский Белкин читал «Повести Белкина». А он и не читал. Иван Петрович потом признался, что просто смотрел по телевизору кино «Станционный смотритель». Там же в кино было сказано, что написал эту повесть «покойный Иван Петрович Белкин». А самого Белкина уже придумал Пушкин. Это он знал.
– Да-а. Тогда не я один это кино смотрел. Вся деревня надо мной шутила, – улыбаясь, говорил Иван Петрович.
Рассказчик он был изрядный, да и вообще хороший дядька. Он показал нам много богатых грибами мест. Выпить он тоже любил, но человеческого облика не терял. Однажды он нас с отцом сводил на то место, откуда когда-то больше века назад начала свою жизнь деревня Колбиха.
В паре километров от теперешней деревни, в лесу, Иван Петрович показал нам заросшую высокой травой поляну.
– Тут раньше был хутор, – сказал он, – да-а-авно! Ещё при Царе Горохе. Раньше ещё можно было разглядеть, где дом стоял, а теперь уже всё сгнило да заросло. Но хрен здесь до сих пор самый лучший, самый ядрёный растёт.
Место было красивое и жуткое. Мы тогда накопали хрена на бывшем огороде бывшего древнего хутора. Хрен был что надо и казался чуть ли не костями динозавра или мамонта. Удивительно было копать этот хрен на огороде дома, которого нет. Сладкая жуть была в этом.
Ещё возле деревни, у самой реки, сохранился с давних времён старый дом. В этом доме никто не жил, да и не смог бы. Дом ушёл в землю по окна. Но было видно, из каких мощных брёвен его когда-то сложили, какая красивая и высокая крыша у него была. А ещё, крыша этого дома была с коньком. Так уже не делают. И давно не делают. Глядя на чёрные брёвна этой старой руины, так и подмывало сказать: «Какие люди раньше жили!»
А какие? Такие же. Ох, сомневаюсь я, что другие…
Ещё за околицей деревни, возле самого леса, стояли остатки сгоревшей избы. Мне так интересно было узнать историю той избы и пожара. Что-то жуткое мерещилось мне в головешках того пепелища. Какая-то драма, казалось, таится в них.
А история была такая. Жил в Колбихе здоровый такой парень, лет сорока пяти. Он был изрядного роста, жил один, жил то у одних, то у других. Своего дома у него не было. Звали его Анатолий. Он сам так представился: «Анатолий». В деревне же его звали Толиком.
Анатолий говорил очень медленно, смотрел на всех небесно-голубыми глазами пятилетнего ребёнка, пас овец, коров ему не доверяли, и колол дрова всей деревне. Тем и жил.
Говорили, что Анатолий в детстве сильно болел головой, так и остался дурачком. А какая деревня без своего дурака?
Выглядел, между тем, он солидно. Носил бороду окладистую, седую и, видно, самостоятельно стриженную, не сутулился и ходил медленно и вальяжно. Все его, невзирая на осанку и рост, шпыняли и уважения не выказывали. Но любили по-своему все.
Познакомились мы с Анатолием случайно. Стояли мы с отцом на берегу реки и рассматривали в бинокль другой берег. Анатолий подошёл к нам, извинился, представился и поинтересовался биноклем. Бинокль сильно его поразил. Он смотрел в него то так, то эдак. Восхищался.
Через пару дней Анатолий зашёл к нам вечером, помялся, побубнил чего-то, а потом попросил бинокль. Слово «бинокль» он не сказал, а показал жестами, что ему надо. Мы дали. Он пообещал его вернуть на следующий день, но не вернул никогда. Мы периодически напоминали ему про наш бинокль, но он смотрел в сторону, бубнил себе под нос невнятные слова и боком-боком уходил от нас.