Столкнувшись с бесконечной скукой рутинной работы, Джейк решил не пропускать ни одного из удовольствий, какие мог предложить Минден-Холл. Доступных девиц тут хватало, но стоило им хотя бы намекнуть на долгосрочные отношения — начать приглядываться к украшениям в ювелирной лавке или завести речь о том, как романтично пожениться в военное время, — и Джейк тут же порывал с ними. Набравшись опыта, он стал выбирать себе только таких девушек, которые искали того же, что и он: удовольствия без привязанности, без риска получить душевную травму. Он принимал любой вызов, не отказывался ни от одного пари. Он подкупил одну девицу из обслуживающего персонала, чтобы она стащила в прачечной широченные спортивные шаровары их командующего, и прицепил их на флагшток, где они победно развевались на ветру. Однажды ночью, в стельку пьяный, он залез по водосточной трубе на крышу Минден-Холла и развесил там бумажные гирлянды. Собравшиеся на лужайке внизу зрители подзадоривали его. За этот подвиг он получил хорошую головомойку и растяжение сухожилия, когда сорвался с трубы уже в нескольких ярдах от земли.
И все же, несмотря на завоеванную популярность, Джейк чувствовал себя изгоем, отверженным, человеком, место которого на обочине. Он не подходил этой промозглой серой стране. Он не мог питать сильных чувств к Англии, которая отвела ему настолько несущественную роль в своей битве за выживание. Его роман с Анни теперь казался совсем далеким, неразрывно связанным с нервным предвоенным Парижем, жарой и отчаянием июня 1940 года. Оглядываясь назад, он никак не мог решить, кто же был виноват в их разрыве — Анни, которая недостаточно сильно его любила, или он сам, не нашедший мужества взять на себя ответственность за любимую женщину. Одно только Джейк знал точно: все, чем он дорожил в жизни, рассыпалось в прах — либо само по себе, либо с его помощью. Его интерес к политике умер вместе с республиканской Испанией. Единственным местом на земле, которое он мог назвать домом, был замок Ла-Руйи — и все же вместе с тысячами других беженцев он покинул гибнущую Францию. И больше никогда не увидит Анни — единственную женщину, которую любил.
Все ценное в его жизни было потеряно навсегда во время того отчаянного бегства из Европы. На берег этого острова он ступил лишенный и пожитков, и убеждений. Его семье чудом удалось выжить. И хотя родным Джейк писал крайне нерегулярно и виделся с ними нечасто, а их любовь и поддержку принимал как что-то само собой разумеющееся, он знал, что если за душой у него и осталось что-то, то это привязанность к семье. Ральф никогда не скрывал своего презрения к понятиям «родина», «патриотизм», «политика». Теперь Джейк начинал понимать, как много общего у него с отцом.
Блеск зимнего солнца в стеклах старинных наборных окон Комптон-Деверола, клубы тумана на лужайке перед домом приводили Николь в восторг. Все это было так упоительно необычно, так волшебно, так диковинно. В ясные дни она уходила гулять в буковые рощи, когда шел дождь — исследовала дом и, выбираясь с паутиной на волосах из десятилетиями закрытых комнат, прижимала к груди новые находки. Юная, прелестная и обаятельная, она постоянно получала приглашения от знатных семейств со всей округи. В свою очередь и сама Николь созывала гостей в Комптон-Деверол. Зимой, когда все пали духом из-за плохих известий с войны и нормирования продуктов, вечера, которые устраивала юная миссис Кемп, стали огоньками тепла в океане мрака. Несмотря на кризис, Лаура Кемп готовила вкуснейшие блюда, а Николь развлекала гостей играми в шарады и другими забавами из арсенала Ральфа, никому, кроме Мальгрейвов, естественно, неизвестных. Лаура, которая предпочитала копаться в саду, с радостью признала Николь главной хозяйкой и доверила ей принимать гостей.
Поскольку при доме была ферма с поросятами, курами и индейками, а Лаура возделывала большой огород, Кемпы не голодали. Каждый уик-энд из Лондона в Уилтшир приезжали люди, привлеченные перспективой хорошо поесть и отоспаться, — друзья Дэвида и Николь, с которыми она познакомилась во время выступлений на Би-би-си. В комнатах, давно уже не используемых, с мебели были сняты чехлы, полы натерты до блеска, кровати застелены чистым бельем. Праздничный обеденный сервиз, долгое время лежавший без дела, теперь, чисто вымытый, красовался в буфете. В один из таких уик-эндов за огромным старинным дубовым столом собрались сразу тридцать человек.