Следы на воде

Боль встряхнула, заставив взвыть и сжать зубы, зато зов притих, присмирел, словно бы увял. Дэн вздохнул — не облегченно, но свободно — и сел в постели. Некоторое время он оглядывал комнату, словно не мог понять, куда это его занесло во время сна. Помещение, впрочем, оказалось давно знакомым: линялые обои в цветочек непритязательного бледно-желтого цвета, давно не беленный потолок, письменный стол, заваленный газетами и стеллаж, под завязку набитый книгами. Мебель досталась Дэну от прежних хозяев и большая часть вещей тоже; все это давно пора было выбросить, но Дэн или жалел служившую многим поколениям обитателей квартиры рухлядь, или ему было лень подбирать новые предметы интерьера — он и сам не знал точно. Единственной вещью, которую Дэн приобрел для комнаты сам, была пепельница в форме массивной бронзовой змеи, в кольца которой полагалось кидать окурки. При желании ею можно было и убить; покупая пепельницу, Дэн подумал: «На всякий случай…» Случаи в Дэновой жизни действительно были всякими, но отбиваться от противника пепельницей ему еще не приходилось, чему он, надо полагать, радовался.

В окно стучала снежная крупа, было сумрачно и тоскливо. Дэн раскурил сигарету заново, потер шрам под левым соском и вздохнул опять.

Зов тревожил его не так уж часто, в основном, когда Дэн вспоминал о матери. Зов был с ним с тех пор, когда он узнал и понял свою половинчатую суть и вскричал к Небу: за что?

Он был ошибкой Создателя.

Вначале сотворены были ангелы. Совершенные и безупречные. Огненные крылья ветров, солнечные вихри, несущие Славу Божию мирам и кару отступникам.

Затем пришел черед людей. Слабых и хрупких. Смертных и жалких. Дивных и прекрасных, поскольку их полюбили и одарили с невыразимой щедростью.

Ангелов и людей было много. Дэн был один.

Противоестественное существо, смешение пламенного духа и человеческой души, ангельская мудрость, отягощенная смертной плотью. Растянутое между Высью и Твердью стремлением к великому знанию запредельных пространств и болью людского ограниченного времени — вот что такое был Дэн, нефалим, миф.

Когда зов плотской, тварной части его сути просыпался и начинал стягивать горло, Дэн причинял себе боль.

Его бытие было болью.

Зазвонил телефон. Стряхнув с сигареты столбик пепла, Дэн протянул руку и поднял трубку.

— Уже не спишь?

— Благодаря тебе, — Дэн затянулся, утопил окурок в пепельнице и нашарил в пачке сигарету, как оказалось последнюю.

— Профессор ждет.

— И что? — выпустив в потолок струйку дыма, Дэн с силой впечатал окурок в локтевой сгиб. В голове стало светло и звонко. — Чего мне кидаться к вам по первому зову?

— Свинья ты неблагодарная. Сколько мы для тебя сделали, забыл?

Дэн ничего не забывал. Никогда.

— Это вы забыли, как я профессорову дочку из притона вытащил, — жестко промолвил он. — И плевать мне, кто и что там ждет, пусть Соколов сам разбирается.

На том конце провода шумно и обиженно засопели.

— Пожалуйста, Дэн…

Дэн помолчал для проформы. Пусть знают, кто тут хозяин тайги.

— Кто там у вас? — спросил он.

Нескольно минут шли вводные характеристики; Дэн слушал, жалея, что кончились сигареты. Потом он проронил ленивое «Хватит» и повесил трубку. Зов исчез, будто и не появлялся — спасибо боли и злости на эту компанию придурков.

Метель усиливалась, и никуда идти не хотелось. Дэн энергично похлопал себя по щекам, спустил ноги с кровати и, обув старые, разношенные тапки, поплелся в ванную.

Там он несколько минут рассматривал в зеркале отражение угрюмого молодого человека, который — если побреется и причешется — вполне сойдет за девушку. Даже внешность у него была ангельская: огромные темные глазищи, маленький нос, пухлые губы и кудрявые волосы — хоть икону пиши.

«Неудивительно, что ко мне пристают геи» — подумал Дэн, включив воду. Кран проворчал что-то невразумительно-обидное и выдавил из себя единственную ржавую каплю. Дэн поскреб щетину и решил не бриться всухую.

Кухня не порадовала обилием разносолов, но Дэн не был гурманом. Ангелы не едят вообще (и соответственно не ходят по нужде), люди жрут что ни попадя, Дэн предпочитал кофе и бутерброды, благо вода в чайнике имелась. Он рад был бы не есть совсем, но смертное тело требовало пищи. Оно много чего еще требовало, и это составляло одну из основных проблем Дэна.

Позавтракать спокойно ему так и не дали.

В дверь звякнули, нервно и требовательно. Дэн прошлепал в прихожую и как был, в одних трусах, предстал перед Андреем. Какое-то время они разглядывали друг друга, и Андрей видел только темную фигуру, а Дэн — обрюзгшего молодого человека высоченного роста, бывшего наркомана и алкоголика, бывшего священника, отлученного от православия, неудавшегося самоубийцу… Сощурившись, Дэн разглядел в Андрее несколько активных раковых клеток; впрочем, прикончит его далеко не рак.

— Профессор ждет, — сказал Андрей, и на верхней площадке шевельнулась чья-то нетерпеливая тень. Соколов взял в свою службу охраны почти всю бригаду, пасшую Центральный рынок.

— Я портки надену, нет? — довольно грубо бросил Дэн. — Или там невтерпеж?

Одеться ему позволили.