Следы неизвестного

— Ну, не сработались — и не сработались… Какой интерес ходить под капитаном, которому на каждом шагу перечить хочется. Не последняя я спица во флотском колесе. Найдут мне коробку.

— Но вот пока ведь не нашли?

— Не нашли… Ты перекинь колбасу-то на тарелочку. Вот так… Да я не беспокоюсь пока. Выходных накопил на месяц, отпуск еще не кончился…

— И все же в чем не сработались?

— Ну, ты, Семен, не человек, а лист банный. Чего пристал, спрашивается?.. На, выпьем.

— Погоди, выпью. А раз пристал — значит, надо.

— Держи стакан-то… Вызвал бы повесткой, если уж так надо.

— Придет время — вызову.

— Ты что, всерьез?

— А ты думаешь — в шутку?

Крылов помолчал. Опустил руку, поставил стакан на стол.

— Вон оно как…

Он неловко двинул локтем, уронил открытую бутылку, выплеснув на стол водку. Завозился, разыскивая тряпку.

— Чертова баба, вечно куда-то засунет… Да, дела… Вот же она, проклятая… Всерьез, значит. Та-ак… Сигналы были? А я думал — только мне показалось…

— Что ж не пришел, если показалось?

— Да пойми ты, Семен, ну с какими глазами я пойду в милицию? Списанный с корабля штурман идет в ОБХСС сообщать, что у него подозрения на капитана. Если у меня здесь не хватает, — он постучал пальцем по виску, — то здесь-то, — он ткнул в грудь, — совесть есть!

— Ну-ка, ну-ка, стукни еще раз!

Тимофей недоуменно посмотрел на Пятунина:

— Это зачем?

— У тебя партбилет в корочках или без? Не простукивается?

Тимофей нахмурился:

— Потому и не пошел, что простукивается.

— Ну и… — Пятунину захотелось выругаться. — Слушай, тебе никогда не приходило в голову, что преступления у нас есть еще и потому, что не перевелись такие совестливые… гм, люди, как ты? Бирина он, видите ли, побоялся обидеть! А государство, которому биринский ремонт влетает в четвертый миллион, не страшно обижать? Или ты мальчик и не понимаешь, что такая сверхсметная стоимость, как на вашей плавбазе, чистыми руками не делается? Или запамятовал, под какой монастырь он Афоню Титова подвел?

Дело Афанасия Титова, с которым и Пятунин, и Крылов очень хорошо знакомы, было прекращено из-за отсутствия состава преступления… Он плавал с Бириным вторым штурманом (его-то и сменил Крылов), когда в отдел поступило заявление о присвоении им денег. Два матроса-новичка должны были получить подъемные и уже в ведомости расписались. Но случившийся (случай ли это?) рядом Бирин вдруг запротестовал: «А этим зачем выдаешь? Я их списываю с судна — а ты им еще подъемные? Отставить. Вернем в бухгалтерию». Увел за собой матросов, а деньги положил в сейф. Только полтора месяца спустя матросы догадались сообщить об этом факте в милицию.

Из бухгалтерии на запрос ответили, что никаких денег с плавбазы не получили.

Бирин же только тогда «вспомнил»: ах, да! Надо, мол, вернуть…

Тимофей Крылов знал, конечно, обо всем этом.

— Может, ты и прав. Понимаешь, у него на каждого есть компрометирующий материал. Вот и мои две объяснительные у него лежат. Хода он им не давал, но держал меня, как на крючке. Прихватывал на формальных пустяках, но каждый из них, сам понимаешь, раздуть можно на парткоме. Не пойму я, что происходит с мужиком. Может, власть ему не по плечу оказалась? Ведь в море он, сам знаешь, по уставу — полнейший единоначальник. Без санкции капитана ни одна общественная организация даже собрания не проведет… Надо бы ему помполита крепкого — так не было такого на нашей базе. Нестеренко, правда, толковый, принципиальный был. Так Бирин сумел и от него отделаться. Не сработались… А может, большие деньги развратили его? Вспомни: всегда план давал, всегда в передовиках ходил. Какой ценой — это мало кого интересовало. А раз план давал, то и его карман пустым не оставался. Ну и хватит бы, кажется. И себе на черный день отложил, и детям хватит, и внукам еще кое-что останется… Так нет же! В последнее время… Словом, я не стал спорить: уезжать так уезжать.

— А сейчас там кто вторым?

— Есть один штурманец… Молодой. Может, и лучше, что неопытный. Бирину строптивые не нужны, ему надо в рот заглядывать. Тогда все хорошо будет, — с нажимом на «все» сказал Крылов.

— Значит, что у тебя «нехорошо» было, не хочешь все-таки рассказать? — голос Пятунина был официально сух. Сердился он еще и потому, что не говорить о деле не мог, а дело исключало и этот стол, и эти рюмки. Ему претило насильственно менять тон на более дружественный. Само собой же — не получалось. Напротив, на язык так и лезла фраза, которая окончательно поссорит их.

Крылов догадался:

— И раз я не говорю, то вроде бы как соучастник. Так, что ли?

— Так.

Помолчали. Потом Тимофей поднялся:

— Ну, выпить я тебе больше не предлагаю. Извини, Семен, холостяцкого ужина у нас не получается.

Встал и Пятунин.

— Похоже на то, — и пошел в прихожую одеваться. Потом неожиданно вернулся: — Еще два слова. Мы не дети, Тимофей. Когда захочешь… поужинать по-дружески — заходи. Буду рад.

Крылов понял.

— Я подумаю.

* * *

— Так мне на Шампанском выходить?

— Не мне же на Шампанском выходить!