Следы трав индейских

Работая на разрезах угленосного верхнего палеозоя Ангариды, невозможно не встретиться с отпечатками листьев кордаитов. Чуть ли не в каждом слое найдешь хоть один обрывок, а порой листья кордаитов столь многочисленны, что порода становится тонкослоистой. (Такие скопления ископаемых остатков В. А. Красилов удачно назвал «листовыми кровлями».) В раниганджских карьерах я увидел совсем иную картину: растительных остатков тоже немало, есть и «листовые кровли», но все это — глоссоптериевые листья. Разница настолько бросилась в глаза в первом же карьере, что вся многолетняя дискуссия о соотношении ангарской и гондванской флор сразу же потеряла смысл и интерес. Обсуждать стало почти нечего. О каком родстве флор можно говорить, когда общие элементы, даже если они и есть, тонут на совершенно различном фоне. Невольно вспоминались индийский гость в «Садко» и Афанасий Никитин, добравшийся до Индии. То, что купцы ездили из страны в страну, конечно, свидетельствует о связях, но появление на базаре чужеземца, когда толпа пялит на него глаза, лишь лучше подчеркивает независимость стран и народов.

Несколько дней мы ездили по карьерам, осматривали разрезы, собирали отпечатки. Некоторые карьеры были частными и приходилось спрашивать разрешения администрации на посещение. Разрешения выдавались охотно, и, больше того, обычно нам выделяли рабочего с ломом и киркой, который выворачивал плиты. Хотелось найти хоть одно растение из тех, которые считались общими для Ангариды и Гондваны, но, кроме бесчисленных глоссоптериевых листьев, ничего не попадалось. Непривычный облик гондванской флоры выступал тем ярче, что и все вокруг было чужим. Мы привыкли видеть в открытых карьерах экскаваторы и ревущие самосвалы. Здесь же была бесконечная вереница носильщиц с огромными корзинами на головах, в корзинах — уголь и пустая порода. В старых отвалах копались ребятишки и взрослые из соседних деревень в поисках кусков угля для домашних очагов. По вечерам дым от очагов застилал все вокруг, и мы ехали домой как в тумане да еще в кромешной тьме. Днем, переезжая из одного карьера в другой, мы объезжали деревни. Глинобитные лачуги стояли стена к стене вдоль узких улочек. По ним «джип» проехать не мог.

Поездка в Ранигандж всего на несколько дней дала мне больше, чем сотни статей. Оставалось только удивляться, насколько обманчивой может быть картина, складывающаяся из изучения не только литературы, но даже музейных коллекций. Все получалось как в книгах по истории. Как ни старается историк оживить картины прошлого, он не может не исказить пропорции. Ренессанс предстает перед нами как эпоха, освещенная творчеством Петрарки и Леонардо да Винчи. Только проехав по дорогам Италии тех времен, мы могли бы почувствовать, как далеки были творения гениев от повседневной жизни городов и деревень.

То же и в естественных науках. Редкие находки привлекают внимание, описываются в деталях в специальных статьях и занимают почетное место в музейных витринах. Кто будет забивать энтомологические музейные коллекции бесчисленными тараканами, шныряющими чуть ли не в каждом доме? В прекрасном Индийском музее в Калькутте я видел немало глоссоптериевых листьев, а вместе с ними лежали и многочисленные другие растения. Разве придет сразу в голову, что эти «другие» — чрезвычайная редкость? Читая литературу или сидя в музее, можно было понять, что глоссоптериды преобладали в гондванской флоре, но прочувствовать и осознать, насколько они преобладали, было нельзя.

Возвращаясь в Москву, я предвкушал, как познакомлю коллег с результатами. Мне казалось, что проблема соотношения ангарской и гондванской флор решена раз и навсегда. Через несколько лет нашу страну приехал директор института в Лакхнау К. Р. Суранге. Он долго сидел над коллекциями ангарских растений, увидел «листовые кровли» с кордаитами, смотрел микроскопические препараты и по окончании работы присоединился к моим выводам. Проблема в самом деле казалась закрытой. Но недаром говорят, что получение ответа на важный вопрос может всего лишь означать неправильную постановку вопроса, Обычно оказывается, что не учтено что-то весьма существенное. Вскоре я это ясно понял.