Следы в сердце и в памяти

Почему немцы за очень короткий исторический промежуток времени смогли избавиться от постигшего их кошмара, а народ России, как заколдованный, не может вырваться из этого порочного круга? На этот счёт могут быть самые различные мнения, для обоснования которых потребуется исписать многие страницы. Я ограничусь только констатацией своего мнения без всяких обоснований: причину надо искать в национальном характере народа, его менталитете. В подтверждение приведу лишь один совсем ещё свежий пример.

С болью в сердце я наблюдал, как десятки, сотни отчаявшихся матерей в одиночку или объединённые в Комитет солдатских матерей протестовали перед президентом, правительством, министрами против отправки своих сыновей на бессмысленную войну в Чечню, многие выезжали на место событий, чтобы найти своих мальчиков и привезти домой. Я сотни раз слышал по радио и видел по телевизору их обращения и лозунги: "Не хотим, чтобы наших детей убивали на войне в своей стране!", "Не для того мы растили своих сыновей, чтобы их убили и покалечили на войне!" Но ни разу я не услышал из уст этих матерей слова: "Не хотим, чтобы наши дети убивали людей!", "Не превращайте наших сыновей в убийц!" Эти мысли очень тяжёлые, но уйти от них, спрятаться я не в силах.

На этом, пожалуй, окончу столь длинное отступление и вернусь к последним часам пребывания в Бляйхероде.

Я уезжал, а Николай и две наши переводчицы ещё на какое-то время оставались. За мной приехала машина, погрузили в неё вещи, я попрощался с фрау Эрикой и маленьким Юргеном (девочки ушли в школу, а герр Отто был на работе), и мы тронулись. По пути заехали в шпаркассу. Там наш "секретчик" Иван кинул в машину два мешка с несекретной документацией, а Тюлин снабдил меня адресом, по которому надо доставить в Москве его чемодан. Дальше меня провожать поехал один Николай.

Я не мог уехать, не попрощавшись с Ренатой. Остановившись прямо у калитки дома, я позвонил, и мне навстречу вышла фрау Эльза. Мы вошли в дом. Там, кроме нас, никого не было. Она объяснила, что полковник уехал всего несколько дней тому назад, а Рената уехала ещё на прошлой неделе в Гамбург, получив наконец долгожданный пропуск.

- Вы же знаете, герр Ри'фат, там её жених. Она очень расстроится, что не смогла попрощаться с вами. Как жаль, - искренне произнесла она.

- Да, фрау Эльза, мне тоже очень жаль. Но что поделаешь? Передайте ей от меня большой привет и пожелание быть счастливой. А вам - хорошего здоровья. До свидания, фрау Эльза.

- До свидания, герр Ри'фат, счастливого вам пути, - сказала она, и, взяв мои руки в свои, долго их держала, о чём-то думая, и, вдруг отважившись, продолжила: - Знаете, герр Ри'фат, теперь уже всё равно, раз вы уезжаете, открою вам секрет моей Ренаты: она полюбила вас и сильно страдает. У неё очень цельный характер, ничего не может делать наполовину, притворяться она тоже не умеет. Я не знаю, чем закончится это её свидание с женихом. Боюсь за её судьбу.

Я немного растерялся от неожиданности такого признания, но ситуация не допускала никаких вариантов.

- Что вы, фрау Эльза, - отвечал я, - вы, наверное, преувеличиваете. Она ещё очень молода. И всё уладится.

- Дай бог, дай бог, герр Ри'фат, - с большой тревогой поддержала она меня и со словами "подождите минуточку" удалилась в свою комнату.

Через несколько секунд она опять подошла, держа в руках записную книжечку и карандаш.

- Запишите, пожалуйста, вот сюда ваш адрес, русскими буквами, - попросила она, - я ей передам. Если я не возьму вашего адреса, она мне этого не простит, - говорила фрау Эльза, протягивая мне блокнот.

Бедная женщина и не подозревала, в какое трудное положение меня поставила. Нам, допущенным к секретным работам, в каждой очередной анкете надо было давать только отрицательные ответы на такие вопросы: имеете ли близких родственников за границей, имеете ли переписку с живущими за границей, есть ли среди ваших родственников интернированные, были ли ваши родственники в плену во время войны и на ряд других, не менее дурацких. Это была, конечно, самая важная причина, по которой я не мог дать своего адреса. Вторая причина могла показаться просто смешной в сравнении с первой, но существовала и она. У меня просто не было никакого адреса. Я не знал, получил ли я хотя бы какое-то жильё в Подлипках, где должна была жить жена, продолжая учиться на последнем курсе института. Я не знал, где буду жить, когда приеду домой. Не мог же я дать адрес студенческого общежития Бауманского института в Лефортово, откуда уехал в Германию!

- Я не могу дать своего адреса, дорогая фрау Эльза, - отвечал я как можно убедительнее, - потому что по роду работы не имею права переписываться с иностранными гражданами. Это категорически запрещено, нарушение грозит судом. Пожалуйста, не обижайтесь, я бы с большим удовольствием переписывался и с вами, и с Ренатой.

Она явно не ожидала такого ответа и сразу как-то поникла, но всё же с какой-то надеждой продолжила свою мысль: