Слэм

И я внезапно понял, что даже в будущем вы хотите знать, что будет дальше. А значит, насколько я мог понять, ТХ не помог мне вообще ничем.

Потом я пошел в чашку со своей доской, и никто не удивился — значит, скейтинг я не забросил. Маме и Марку я сказал, что есть не хочу, хотя и был голоден, потому что не хотел разговаривать с ними о том, что было вчера и сегодня, и о том, что случится завтра. Я поболтался по своей комнате, поиграл в компьютерную игру, послушал радио и лег спать. Когда проснулся, у меня не нашлось маек и трусов с логотипом Хоука. Значит, я опять в своем времени.

13

Ну вот, вы все и знаете. Больше мне нечего сказать. Я не в курсе, думаете ли вы, что я придумал всю эту фигню про будущее — только все это уже неважно, правда? У нас есть ребенок по имени Руфус. В настоящей жизни. Конец истории.

Ну а теперь вы считаете, что, если это конец истории, почему он не заткнулся? Это была правда, когда я сказал, что теперь вы имеете представление обо всем... Точнее, это была правда своего рода, если говорить о фактах. Я думаю, что несколько пунктов еще надо добавить. Однако у нас есть ребенок, у мамы есть ребенок, и мы с Алисией жили вместе в ее комнате, а потом перестали. Тут мы приходим к точке, где факты больше не имеют значения, и даже если вы знаете все, вы не знаете ничего, потому что вы не представляете, какие чувства вызывает каждое событие. А ведь именно в этом соль истории, так ведь? Вы можете изложить факты за десять секунд, если захотите, но факты — это ничто. Вот реальная подоплека «Терминатора»: будущее, суперкомпьютерные роботы властвуют над Землей и уничтожают человеческий род. Единственная надежда, которая есть у нас в 2029 году, — это вождь сопротивления. И вот роботы посылают Арнольда Шварценеггера, который и есть Терминатор, в прошлое, чтобы убить вождя сопротивления. И все. Ах да, еще участник сопротивления отправляется в прошлое, чтобы защитить маму вождя. И из-за этого весь сыр-бор. И вот есть беззащитная мама будущего вождя плюс участник сопротивления против Арнольда Шварценеггера. Хватит вам? Нет. Конечно нет, потому что ничего не почувствовали, а значит, это вас не занимает. Я, Алисия, Руф — это как «Терминатор». Если держаться только фактов, исчезнет вся суть истории. Ну так вот вам остальное.

Первое, что вам надо знать: я очень скверно упал там, в чашке. Никогда раньше я не получал там травм: ведь чашка — место так себе, только поразмяться. Если нужно как следует разбиться, надо ехать в Грайнд-Сити, где катание что надо, для настоящих скейтеров, а не перед домом, где у тебя в запасе пять минут до чаепития.

Это была не совсем моя вина, хотя, наверное, я мог бы так сказать, черт его знает? Я не был уверен, что это даже можно было назвать настоящим слэмом — падением на языке скейтеров. Вот что случилось. Кататься в чашке так, чтобы было хоть чуть-чуть интересно, можно таким образом: появляешься, делаешь трюк под названием олли, или даже ноли, если умеешь, и потом съезжаешь в чашку. Чашка, конечно, должна быть пустой, но даже в темноте ты сможешь увидеть и услышать людей, находящихся там, издалека, если только они не спят на дне чашки, подложив свою доску под голову. Так и сделал Кроль, но я этого не знал, пока чуть не приземлился ему на брюхо. Ну что это такое? Разве кто-нибудь так спит?

Ни один человек не удержался бы на доске в такой ситуации, так что я себя не виню. Я обвиняю Кроля и вешаю на него всех собак, когда дыхание вернулось ко мне и стреляющая боль в запястье вырвалась наружу.

— Какого хера ты тут делаешь, Кроль?

— Что я делаю? — удивился он. — Я? Что с тобой?

— Я-то скейтингом занимаюсь, Кроль. В чашке, которая для того и предназначена. Кто ходит спать в бетонную чашку, где люди катаются?

Кроль засмеялся.

— Не смешно! Я, может, руку сломал.

— Не. Ничего. Извини, брат. Я смеюсь, что ты подумал, будто я сплю.

— А что же ты делал?

— А я так, дремал.

— Какая, к черту, разница?

— Я не ложился здесь спать по-настоящему. Это бы странно было, а?

Я просто пошел прочь. Чтобы говорить с Кролем — правильное настроение нужно, а у меня было совсем неправильное настроение.

Мама в конце концов затащила меня на рентген, просто на всякий случай. Ждать пришлось черт знает сколько, а потом сказали просто-напросто, что ничего страшного нет, только вот рука болела адски.

— Думаю, больше тебе заниматься этим не надо, — сказала мама, пока мы ждали результата.

Я не понимал, о чем она. Чем заниматься? Ходить по больницам? Вообще куда-то с ней ходить?

— Скейтинг, — пояснила она. — Не уверена, что тебе и дальше надо кататься. Ближайшее время, по крайней мере.

— Почему?

— Потому что в ближайшие два года тебе будет не продохнуть. И Алисия не скажет спасибо, если ты сломаешь руку или ногу и не сможешь ничем помочь.

— Это Кроль такой глупый, — заметил я.

— Да. А раньше ты не попадал в такие переделки?

Действительно, я пару раз ломал себе пальцы на руках и ногах, однако это не могло помешать мне заботиться о ребенке.

— Я не собираюсь бросать скейтинг.

— Ты совсем чурбан бесчувственный.