Слэн

Пришел пятнадцатый день рождения… В два часа дня Джомми отложил книгу, которую читал, снял тапочки и надел ботинки. Пробил час решительных действий. Сегодня он должен попасть в катакомбы и овладеть секретом отца. Из-за того, что ему не были известны тайные переходы слэнов, ему придется рискнуть и войти туда через общественный вход.

Об опасности он подумал лишь мельком. День настал — давным-давно это было зафиксировано в его сознании, еще когда отец занимался его гипнопедическим образованием. Но тем не менее казалось важным, выскользнуть из дома так, чтобы старуха его не услышала.

На краткий миг он вошел с ней в мысленный контакт и не без отвращения проанализировал поток ее сознания. Она не спала, но металась на кровати. Ее мысли текли свободно и яростно, широким потоком замышляемого зла.

Джомми Кросс на секунду нахмурился. В настоящий ад старушечьих воспоминаний (потому что она почти полностью жила в своем восхитительном прошлом, когда бывала пьяна) пришла стремительная, прозорливая мысль: «Надо избавляться от слэна… теперь это опасно для Бабушки, разу нее появились деньги. Не дать ему заподозрить… не думать об этом, иначе…»

Джомми Кросс безрадостно улыбнулся. Не в первый раз он уловил мысли о предательстве в ее сознании. С внезапной целеустремленностью он завязал шнурок на ботинке, встал и прошел в ее комнату.

Бабушка лежала, распластавшись под простыней, на которой виднелись коричневые пятна от вина. Провалившиеся глаза тупо смотрели из морщинистого, словно пергаментного, лица. Глядя на нее сверху вниз, Джомми почувствовал порыв жалости. Какая бы злая и ужасная ни была прежняя Бабушка, он предпочитал ее такой, какая она была, этой старой немощной алкоголичке, которая лежала, как средневековая ведьма, непонятным образом оказавшаяся на серебряно-голубой кровати из будущего.

Казалось, она впервые ясно увидела его. С ее губ сорвалась целая тирада кровожадных ругательств. Потом:

— Че те надо? Бабушка хочет побыть одна.

Его жалость улетучилась. Он холодно посмотрел на нее:

— Я просто хотел предупредить тебя. Скоро я уйду, и тебе больше не придется тратить время на обдумывание, как меня предать. Тем более что ты не сможешь это сделать без вреда для себя. За твою старую шкуру никто не даст десяти центов, если они меня поймают.

Черные глаза хитро смотрели на него.

— Думаешь, ты умный, да? — пробормотала она. Казалось, от этого слова началась новая цепь рассуждений, которую он не мог проследить мысленно. — Умный, — злорадно повторила она, — самое умное, что Бабушка когда-либо сделала, это поймала молодого слэна. Хотя сейчас уже опасно… надо от него избавиться…

— Дура ты старая, — безразлично сказал Джомми. — Не забывай о том, что тот, кто укрывает слэнов, автоматически приговаривается к смерти. Ты хорошо смазала себе шею, так что скрипеть она не будет, когда тебя вздернут, но своими тощими ногами ты вдоволь поболтаешь.

Сказав это, он резко повернулся и вышел из комнаты, а затем из дома. В автобусе он подумал: «Надо за ней проследить и как можно скорее убираться от нее. Ни один человек, рассуждающий категориями возможного, не доверит ей ничего ценного».

Даже в центре города улицы были пустынны. Джомми Кросс вылез из автобуса, остро чувствуя тишину на месте привычного бедлама. Город был слишком тих; само движение жизни как будто отсутствовало. В нерешительности он стоял на тротуаре, мысль о Бабушке совершенно испарилась. Он широко раскрыл свое сознание. Вначале не было ничего, кроме шума в полупустой голове водителя автобуса, который исчезал, удалялся по дороге, на которой не было других машин. Солнце жарило пустой тротуар. Мимо торопливо проскочило несколько человек, в их мыслях присутствовал лишь страх, такой непрерывный и неизменный, что он не смог за ним ничего прочитать.

Тишина углублялась, и тревога пробралась в сердце Джомми Кросса. Он исследовал здания вокруг себя, но не обнаружил никакого движения мысли, совершенно ничего. Внезапно на боковой улице взревел мотор. За два квартала впереди выехал тягач с огромной пушкой, угрожающе направленной в небо. Тягач прогрохотал на середину улицы, от него отцепили пушку, и он исчез в той же боковой улочке. Вокруг пушки копошились люди, подготавливая ее, а потом заняли свои места, глядя в небо, напряженно ожидая чего-то.

Джомми Кросс хотел подойти ближе, почитать их мысли, но он не решился. Ощущение того, что он находится в незащищенном и опасном положении, переросло в пугающую уверенность. В любую минуту мимо могла проехать полицейская или военная машина, а ее пассажиры спросить его, что он делает на улице. Его могли арестовать или попросить снять кепку и показать волосы и золотые нити, которые были усиками.

Готовилось что-то грандиозное, и лучшим убежищем были катакомбы, где его никто не увидит, хотя там будут подстерегать другие опасности. Он торопливо направился в сторону входа в катакомбы, куда он стремился с того самого момента, когда вышел из дома. Он поворачивал на боковую улицу, когда на углу ожил громкоговоритель. Мужской голос хрипло взревел: