Слепая бабочка

Говорит медленно, через силу, будто камни ворочает. Правда, что ли, плохо ему? Или прикидывается?

Неподалёку послышался треск раскалываемого дерева. Потянуло дымком. Должно быть, ватажники ладили костёр из плавника. Но большинство, чуяла Арлетта, сгрудилось вокруг. Известное дело, поиграть с живым человеком – лучше забавы нет.

– Да какой он скоморох. Зуб даю, соглядатай!

– Точно, от Верхолы подослан!

– Не знаю никакого Верхолы, – попытался защищаться ночной брат, но ватажники не желали так просто лишиться развлечения.

– Так, говоришь, скоморох? А где твой медведь?

– Сдох от бескормицы. Одна собачка осталась.

– Ого. Такая собачка сама как медведь.

– Ну-ка, ну-ка, покажи, скоморох, чего умеешь.

«Ой, плохо дело», – подумала Арлетта. Ночной брат, возможно, умел обращаться с рассекухой, отмычкой и кастетом, но жонглировать ножами или хотя бы шарами не умел наверняка.

– Точно, пляши давай или пой.

– Петь не умею, – вздохнул ночной брат, – а плясать не могу. Ноги не ходят.

Арлетта дёрнулась встать. Придётся-таки сплясать перед этими. Но опять не позволили, притиснули к себе крепко, до боли.

– Говорю же, соглядатай подосланный!

– Сам не могу, – спокойно продолжал ночной брат, – разве что собачка моя… Фиделио, умри.

К полному изумлению Арлетты, последовало падение на песок тяжёлого тела и радостный гогот.

– Гы, Хвиделия. Вот наградили собачку именем.

– Чужеземное. По-нашему означает «Верный до гроба».

– Ишь ты, верный. Такой-то фокус и моя Жучка знает.

– Фиделио, оживи. Покажи, как прекрасная дама променаж делает.

В лицо Арлетте полетел песок. Должно быть, перед променажем Фиделио решил как следует отряхнуться. А затем, судя по смеху полупочтенной публики, совершил то, чего от него не могли добиться с глупых щенячьих лет: пошёл на задних лапах, вертя во все стороны пышным косматым хвостом.

– А теперь бал! – объявил ночной брат. – Прекрасная дама танцует менуэт.

Засвистел он, правда, что-то вроде деревенской польки, и Арлетта впервые за много лет всерьёз пожалела, что ничего не видит. Ватажники подбадривали пса радостными выкриками, а потом стали подхлопывать и подсвистывать. Похоже, Фиделио плясал. Да ещё как, от души.

– Финита! – объявил ночной брат. – Дама утомилась.

Фиделио с облегчением плюхнулся на все четыре и кинулся под бок к Арлетте. Видно, совершённый подвиг потряс его самого.

– Собачка учёная, – одобрил кто-то особенно въедливый, – а сам-то ты чего можешь?

– Отстань от парня. У него в повозке и вправду ни копья. Сухой корки нет, не то что денег.

Арлетте немного полегчало. Деньги, драгоценное сокровище, скопленное трудом многих лет, так и не нашли. Прятать Бенедикт умел.

– Не-ет, – сказали в толпе с пьяным упорством, – п-пусть докажет. Скоморошину какую-нить з-загнёт или ещё чего.

– Ладно, – согласился ночной брат, – костей игральных ни у кого нету?

– Есть, как не быть, – загремели в деревянном стаканчике извлечённые на свет кости.

– Значит, так, – принялся распоряжаться ночной брат, – ты кидаешь, вы глядите, что выпало. Только мне не говорите и не показывайте. Бросайте.

– Ну. И чё?

– Десять.

– Гы. Верно. А ну, давай ещё!

– Теперь семь.

– Точно! Ещё!

– О, а теперь чьё-то счастье, двенадцать выпало.

– Э, парень, да ты колдун.

– Не-а. Это скоморошья наука. По глазам читаю.

– А наоборот можешь?

– Это как?

– Ну, заранее сказать, чего выпадет?

– Не, этак не могу. Мог бы, не сидел бы тут голодный и переломанный.

– Так пошли к костру.

– Мы тя и Хвиделию твою и накормим, и напоим.

– Спасибо, добрые господа, только пить с вами я не могу.

– Чего так?

– Брезгуешь, рыжая морда?

– Как можно. Я бы с радостью. Да только когда ноги поломал, тогда и головой треснулся. Лекарь сказал – год не пить, а то помру. Неохота мне в такие лета помирать. А сидеть, на вас глядеть – мне завидно будет. Могу не стерпеть.

– Это верно, – прониклись сочувствием ватажники, – утерпеть трудно.

– Помирать тебе рановато.

– Да ладно, врут эти лекаря.

– А если не врут? Нет, добрые господа, я лучше спать пойду. Оно хоть и трудно на голодный желудок, зато безопасно.

– На-ка вот, держи за представление.

Рядом с Арлеттой остро запахло перцем и огурцами.

А потом они ушли. Все. Снова впереди не было ничего, кроме широкой воды.

– Держи.

В руки сунули полкраюхи хлеба, толстый скользкий шмат сала, который она едва не уронила на песок, и пару крепких шершавых огурчиков.

– Встаём и уходим. Руки у меня костылями заняты. За рубаху хватайся.

– А здорово я дурочкой прикинулась? Никто даже не думал приставать.

– Здорово. Молодец, – выдохнул ночной брат, будто тяжесть какую с плеч сбросил. – А теперь пошли.

Цепляясь за него, спотыкаясь и застревая в остывшем к вечеру песке, Арлетта с грехом пополам доковыляла до повозки и с облегчением нырнула внутрь.

– Фу… Всё!

– Нет. Не всё, – твёрдо сказал ночной брат. В повозку не полез, хотя дышал сквозь стиснутые зубы, явно стараясь не стонать. – Коня позови.

Умный Фердинанд был приучен приходить на свист и никогда слишком не удалялся от повозки, полагая, что за ней надо присматривать.