Слепая кара

— Да ладно тебе, — успокоил Иван. — Побазарили, и будет. Свои как-никак люди, горе общее. Я вот дам денег, есть в загашнике малость, братан ведь. Вот, Любаха, возьми, тут тысяча, больше нет, ей-богу…

«Странно он как-то засуетился, — пришло в голову Любе. — То сидел как сыч, а то встрепенулся весь, лишь только о милиции разговор зашел. Странно…»

Но скандал был замят, снова сели за стол, выпили, закусили…

Денег, однако, было совсем мало. Надо было занимать. Люба была вынуждена обратиться к матери, позвонила ей, попросила приехать.

К вечеру в квартире на улице Бабушкина появилась крохотная старушонка Зинаида Федоровна, озабоченная и суетливая.

— Я, Любаша, деньги-то эти на свои похороны копила, а вот приходится тебя выручать.

— Да отдадим мы, мама, скоро и отдадим, я после похорон сразу работать пойду, надоело уж сидеть дома.

Мать втихомолку передала Любке пачку пятидесятирублевых купюр, вынув ее из платочка, аккуратно перевязанного.

На все это похоронили Николая, справили поминки.

Сидели молча, мрачно, погода в день похорон была ужасная, полил дождь, а потом перешел в мокрый снег, и это в середине апреля! Народу было немного — Люба, мать, Толик, Наташа, мать Николая с сыновьями да Сапелкин. Трыкин получил пятнадцать суток за хулиганство и на похоронах быть не смог.

Люба поглядывала на присутствующих. Вот налегает на яства Толик, клюет как птичка ее мать, смачно жрут Иван и Григорий, горячая слеза течет по щеке круглого Сапелкина, а Наташа…

Люба помнит, как в тот вечер сообщила Наташе о смерти Николая. Наташа ничего не произнесла в ответ, прошла в свою комнату, но Люба заметила, как блеснули глаза Наташи, она прочла такую бешеную радость в этих глазах, что ей стало не по себе. Мысли вихрем пронеслись в голове, Люба заквасила губу, она не в состоянии была думать о том, что происходило между Николаем и Наташей. Она закрывала на это глаза, она старалась думать, что все нормально и ничего этого нет вообще. Удобная политика. Выяснять отношения было опасно. И страшно. И вот теперь…

Николай мертв. А Наташа молчит. Радуется в душе.

И молчит.

Когда Наташа вышла ужинать, Люба посмотрела на нее пристально.

— Чего молчишь-то? Убили, говорю, Николая. Не понимаешь, что ли?

— Слышу. Не глухая, — ответила Наташа и принялась за котлеты с картошкой.

— Ну, слышишь, и чего? Чего?

— Чего? Ничего. Убили Николая. Я поняла. Прими мои соболезнования. Она слегка усмехнулась.

— Ох и стерва же ты! — возмутилась Люба.

— Да уж не хуже твоего покойного мужа, — возразила Наташа. — И не прикидывайся, что горюешь сильно. Собаке собачья смерть, и ты сама это прекрасно понимаешь. Кто его? По пьянке небось? Не Трыкин ли? Вчера они круто побазарили.

— Думала так. Думали — Трыкин, ан нет! Трыкин-то со вчерашнего дня в камере, алиби у него, понимаешь, железное! Так что вопрос большой, кто убил.

Следствие идет.

— Ну и правильно. Так положено. Идет и пусть идет. Нам-то что? — спокойно отвечала Наташа.

Люба уже не знала, что ей и говорить. Пробить олимпийское спокойствие Наташи было невозможно.

— Муж он мне как-никак, кормилец, сына моего отец, — неуверенным голосом проговорила Люба.

— Да? — усмехнулась Наташа. — Я вот о чем тебя попрошу, мама, ты сделай так, чтобы после похорон его мамаша и братья сюда больше не приезжали.

Очень тебя прошу.

— А чего они тебе? — удивилась Люба, хотя и сама терпеть их не могла.

— Так… Воздух чище будет, — с ненавистью произнесла Наташа.

Что-то странное звучало в ее голосе, и тут Люба поняла, что ей уже пришла в голову удивительная и страшная мысль, в которой она боялась себе признаться. При этой мысли она чувствовала, как мурашки ползут у нее по спине, а волосы на голове начинают шевелиться…

…И вот поминки. Жрет семейство Фомичевых, а Наташа ковыряет вилкой поминальный блин на тарелке и поглядывает на Пелагею Васильевну, усердно занятую жрачкой. Люба замечает этот Наташин взгляд, и опять у нее мурашки пробегают по спине, такая ненависть в этом взгляде…

Вера Александровна не пришла на поминки, хоть Люба и приглашала ее сосед как-никак помер.