Слепая любовь

Степан Яковлевич Хлебников каждому и каждой вежливо пожимал руку и в свою очередь делал широкий жест, показывая, что, мол, вот это все к вашим услугам. Кресла и банкетки, расставленные и по периметру, и в центре большого помещения, столики со всякой всячиной а-ля фуршет.

Нинка, как увидел Филя, тоже подошла и опустила в щель свой конверт. Если быть точным, сперва Юлия, а потом уже и она.

За Ниной в очереди никто не стоял. И Хлебников со словами: «Милости прошу, любезные дамы и господа!» — не отпуская руки Нины, подвел ее к небольшому — на два места — диванчику и усадил, а сам сел рядом.

— Как вас зовут, милая девушка? — услышал Филя и сделал запись чуть тише, не дай бог, услышит еще — кто-нибудь из тех, что проходят мимо мастерской, по коридору. Надевать наушники он не спешил, потому что должен был параллельно слышать и то, что происходит в коридоре. Вдруг к Зиге захочет кто-то зайти. И, зная от консьержки, что у Веселовского живет какой-то родственник художника, вломится без стука и разрешения. У нетрезвых русских живописцев такое постоянно случается, и нечаянное вторжение может испортить то, чем он так долго занимался.

Филипп наблюдал происходящее во всех четырех комнатах, где пока ничего неприличного не было, пары беседовали, потягивали из бокалов какие-то напитки. Создавая для себя некое уединение, мужчины брали от стены сложенные ширмы, легко раздвигая и расставляя их по своему усмотрению, и получались уютные гнездышки, отлично фиксируемые камерами сверху. Остроумный человек этот Степка!

Вероятно, в число условий встреч входили также и обещания гостей не заглядывать за чужие ширмы. Ну а звуки — это уже частное дело каждого. Кстати, вполне возможно, что страстные вздохи или недвусмысленные вопли в одном закутке ловко провоцировали то же самое занятие в другом. Ну, короче говоря, созданы все условия для самого пошлого, свального греха.

А Хлебников между тем задал Нине вопрос и теперь терпеливо, с ласковой улыбкой хищного зверя ожидал ответа.

— Зовут меня Нина.

И поехало, как при заполнении анкеты для служебной деятельности как минимум в правоохранительных органах.

— Год рождения?

Нина помолчала и ответила, словно нарочно прибавляя себе годы:

— Девяносто первый.

— Паспорт у вас с собой?

— Да вы что, Степан Яковлевич?! — с неподдельной искренностью удивилась Нина. — Я его с собой никогда не таскаю. Ни здесь, ни в Англии.

— А чем вы занимаетесь в Лондоне?

— Учусь в колледже. Вообще-то не в Лондоне, а в Кембридже. Это, как говорится, несколько в стороне.

— И когда заканчиваете?

— В будущем году, — после новой, почти незаметной паузы ответила Нина.

Филипп усмехнулся: пожалуй, для того, чтобы скрыть свой истинный возраст, даже и он лучше бы, то есть правдивее, интонации не придумал. Молодец, девочка. А старый козел должен купиться. Иначе зачем бы он затевал доверительную беседу с новенькой?

— Скажите, Нина, а каким образом вы попали в Англию? У вас там родственники?

— Нет. У папы был один знакомый… Он уехал из этой страны. Давно уже, лет пять назад.

И снова Филя отметил, что Нинка умница — «эта страна» прозвучала правдиво и, как ни странно, достаточно современно, особенно в молодежной среде, бредящей Америкой.

— И это вы с его, значит, помощью?

— Фактически да. Его жена преподает у нас славистику как факультатив. Ее ценит руководство. Ну а я, как бы… — она хихикнула, словно от неловкости, — как бедная родственница.

— Смотрите, как вам повезло… — В голосе Хлебникова прозвучало поощрение. — А родители ваши кто?

— Мама — музыкант, но больше не концертирует, преподает что-то в музучилище. А папа — он, увы, пенсионер. Пострадал и теперь дома еле ходит.

— А где пострадал, если не секрет?

— Да какой тут секрет? О нем даже в газетах год назад писали… Он пострадал во время теракта. В одном детском доме здесь, в Москве, на окраине где-то, хотели заложников захватить, а папа с другими милиционерами пострадал при взрыве. Теперь инвалид первой группы.

— А кем он был, ваш папа?

— Почему был? — «обиделась» Нина. — Он есть. Не ходит только, плохо говорит. Почти не слышит. А служил он в прокуратуре. Но вы, наверное, хорошо знаете, как бывает в жизни? Пока ты при хотя бы маленькой власти, все перед тобой заискивают, а как случится беда, напрочь забывают. Так что папа теперь один, никто к нему не ходит, да и он тоже никого видеть не хочет.

— Но ведь какие-нибудь, может, просто чисто человеческие, приятельские связи у него остались? Так же обычно не бывает, чтоб с глаз долой — из сердца вон, верно?

— О господи! — почти по-взрослому вздохнула Нина. — Какие там связи?! Их у папы и раньше не было, иначе отчего б его мама неудачником называла? А теперь сама его с трудом в нашу районную поликлинику провожает.

— Да-да, я могу только посочувствовать… Человеческая неблагодарность не знает границ… А фамилия у вас какая, может, я тоже слышал?

— Турецкая. Нина Александровна Турецкая меня зовут. И я всегда гордилась своим папой.