Слепая любовь

— Я тоже все время слушал их разговор и боялся, что где-то проколется. Чисто вышла, шпионка растет! Кому-то на радость…

— Кому-то да, — кивнул Турецкий, — но вот что нам теперь с этой Юлией делать? Ума не приложу. Как сказать? А говорить-то надо. И нельзя, потому что она, в ее состоянии, способна действительно руки на себя наложить! Там, я смотрю, всю семью надо перестраивать, а как? Когда они не хотят уже понимать друг друга?

— Борисыч, — прогудел Володя Демидов, — а чего мы головы-то ломаем? Он же, этот Осипов, сам говорил, дружок Константина Дмитрича. Ты б отложил гордость, хрен с ней, в конце концов, да сходил бы к нему? Может, они там, между собой, как два крупнейших юриста, общий язык найдут?

— Гордость ни при чем, Володя, — ответил Турецкий, — я другого боюсь. Ну, поговорю. Опишу все, как есть. А они, как два старых пердуна, полезут правду-матку качать! И что тогда? Могут?

— Еще как могут, — вздохнул Голованов. — Я другой вариант предложил бы. Надо как-то сделать, чтобы этот Роб, Боб, хрен в ступе, сюда прикатил. Заманить его. Вот вам и акт разоблачения. В таких ситуациях, Саш, руки на себя не накладывают, только злее становятся. И совсем уже взрослая девочка эта, я имею Юлию, как ее, Семеновну в виду, с характером. Плохим, другой разговор, но его не отнять.

— Сева, она не Семеновна, это дед ее Семен Викторович, а как звали отца, я не знаю, — сказал Турецкий.

— Сам же, я помню, назвал ее так.

— Ну, оговорился, не придирайся.

— Короче говоря, отсюда я и предлагаю исходить. Но с Меркуловым поговори, хуже не будет. А вдруг они сумеют все-таки понять друг друга? С папашей, дедом, я уже путаю, кто из них кто…

— Я тоже думаю, — как бы завершая разговор, сказал Филя, — что, если мы вывалим на Юльку весь компромат на Брентона, она, во-первых, ни одному нашему слову, ни одному доказательству — в этом ее состоянии — не поверит, а во-вторых, что гораздо хуже, может натворить неповторимых глупостей, от которых сама же первая и пострадает. Но это в том случае, господа, если она нам безразлична. Именно она, а не дело, которое мы вынуждены теперь поневоле доследовать.

— Филя прав. О ней надо думать. А Брентон — это… так, шелупонь… — поставил точку Турецкий.

Он был уверен, что не ошибается…

3

— Ты меня конечно же считаешь предателем? — полуутвердительным тоном спросил Меркулов.

— Не преувеличивай, Костя, — чуть скривился в усмешке Турецкий.

— Спасибо, благодетель, утешил. — Ирония так и лезла из каждого слова.

— Пока утешение исходит от вас… Нет от тебя одного, от ведомства. И я, как видишь, не ропщу. Да и на кого? Сам виноват.

— Ну вот, опять начинается самоедство, это… самобичевание. Хватит, не надо.

— Костя, ты не понял меня, я не для благостных разговоров о моем будущем решился побеспокоить тебя. И отнимаю твое драгоценное государственное время не для собственных жалоб. У меня дело. И очень серьезное, как нам представляется.

— Что за дело? Почему не знаю? — сразу серьезным тоном спросил Меркулов.

— Потому, Василий Иванович, что…

— Какой еще Василий Иванович? — Меркулов строго смотрел на Турецкого.

— Чапаев, разумеется, — без тени улыбки произнес Александр. — Это в его манере: Македонский? Почему не знаю?

— Господи, — выдохнул с некоторым облегчением Костя, — и что тебе с утра всякая дурь в голову лезет? Ты по делу, так давай! Не отвлекай… от дел… государственных.

— Профессора Осипова знаешь? Он говорил, что вы чуть ли не друзья детства.

— Это Семена, что ль? А кто его не знает? Конечно! А с ним что-то случилось?

— Нет, не с ним. Он тебе ничего не рассказывал про свою семью?

— Н-ну… виделись как-то. По-моему, нелады с внучкой, чего-то ссорятся… Обычные дела — старые, малые. У них же трагедия в семье.

— Да, я знаю. А сейчас у вас какие отношения? Насколько близкие?

— Слушай, Саня, — почти возмутился Меркулов, — что ж ты темнишь, как на допросе? И при чем здесь Семен и его как ее — Юлия?

— Костя, я должен знать точно, до какой степени я могу быть с тобой откровенен, потому и спрашиваю.

— Но ведь у нас с тобой, кажется… — Меркулов ошарашенными глазами посмотрел на Турецкого. — Или я все эти годы ошибался в тебе?

— Вопрос, как говорят ученые, поставлен некорректно. Если по правде, то, скорее, я полагал. Но суть не в этом. Ты знаешь о том, что он попросил «Глорию», ну и меня лично, недели две, по-моему, назад это было, выяснить, что происходит с его дочкой. Тьфу, извини, с внучкой, разумеется. Вполне взрослая девица, с самостоятельными взглядами на жизнь. Для кого-то, к сожалению, естественную, а для кого-то совершенно неприемлемую. Ну, время такое, ничего не поделаешь. Так в курсе?

Костя от прямого взгляда Александра не то чтобы смешался, но будто сделал вид, что задумался, вспоминая какие-то подробности.

— Наверное, все-таки был разговор. Но как жалоба. Все мы, старики, любим пожаловаться на то, что молодежь нас не хочет понимать. И что тут нового? А вы что-то уже выяснили?

— Вот с этой целью я и пришел к тебе. Рассказать и посоветоваться. Потому что мы не хотим, как говорится, лишних инфарктов.