Слепая месть (Любовь рикошетом, или Правило бумеранга)

Тихо прикрыла за собой дверь комнаты и только потом, облокотившись на нее спиной, громко сглотнула скопившуюся во рту слюну, которая, казалось, от голода разъедает мне щеки. Тихо застонала, пытаясь справиться с физическим и эмоциональным истощением, которое мучительно грызло меня изнутри. Подошла к кровати, рассматривая смятую, немного испачканную кровью простынь, и сдернула ее с внушительного матраца, раздраженно откинув в сторону. Порывшись в ящиках комода, нашла чистую и, ловко застелив постель, рухнула на нее, вдыхая нежный запах свежепостиранного белья…

Стыдно. Не так хотела, не о том мечтала…

Натягиваю на себя край шерстяного одеяла и сворачиваюсь под ним калачиком, пытаясь спрятаться от смущения, которое висит в воздухе, насквозь пропитанном нашим желанием и чувственными стонами. Я и сейчас слышу их, поэтому по-детски закрываю уши руками, чтобы не прислушиваться к еще живым отголоскам, заполнившим все пространство небольшой спальни.

Больно. Тело ноет от саднящего чувства потери…

Я рассталась не с девственностью, а с двухлетней мечтой, которую вырвала, наживую, из своего трепещущего сердца и бросила Ветру прямо под ноги. Не думала о том, что развороченная мной же рана будет еще долго кровоточить, ныть, напоминая мне о слепой мести, которая все это время, плотной пеленой, застилала глаза.

Воспоминания о родителях душили. Мне до болезненной одержимости хотелось все вернуть назад. Вот так, просто, закрыть глаза и напрочь стереть из своей память два последних года, словно их и не было никогда. Я готова к тому, чтобы судьба уменьшила мне жизненный путь на этот срок, пусть я умру раньше, чем мне предначертано, лишь бы отменить совсем непростительные ошибки, бездумно совершенные сначала папой и мамой, а потом мной…

Услышала, как тихо поворачивается дверная ручка и уткнулась в подушку. Боялась, что это пришел он, Ветер, но, по легкой поступи, поняла, что это Олеся. Глаза открывать не стала, пусть считает, что я сплю. Слышала, как ставит на прикроватную тумбочку посуду, которая глухо звякает о деревянную поверхность, как девушка тихо вздыхает и наклоняется, чтобы убрать с пола откинутую мной простынь, а затем выходит из спальни, вновь, прикрывая за собой дверь, но не закрывая ее на замок.

Ноздри защекотал запах горячей еды, и я, носом, бессознательно потянулась за пряным ароматом, но подниматься не стала, а, как напуганный зверек, сначала затаилась, осторожничая, прислушиваясь к звукам, оценивая степень опасности. Тишина. Только потом открыла глаза и осмотрела глубокую тарелку, которую она мне принесла.

Быстро вскочила, сев на край кровати и зачерпнула полную ложку густого рагу, отправив его в рот, зажмуриваясь от неподдельного удовольствия, чувствуя, как разваренное мясо тает на языке. Мне абсолютно не интересно чьей инициативой было накормить меня. Впервые, ела жадно, бездумно, собирая остатки соуса еще теплым свежеиспеченным хлебом, вычищая им тарелку до идеального блеска…

Снаружи доносились звуки бессодержательного разговора вперемешку с заливистым женским смехом, который не мог испортить мне аппетит, но, почему-то, раздражал до изжоги. Желудок ныл то ли от большого количества горячей пищи, отвыкший от гастрономической роскоши, то ли от пряных трав, к которым я совсем не привыкла. Отставив пустую тарелку в сторону, я откинулась на подушку, и, переводя дыхание, постаралась справится с легким жжением.

Сон не шел. С каждым прошедшим получасом становилось только хуже.

Тошноты не было, но полный желудок не просто болел, меня выворачивало от резкой боли, посылая по всему телу мышечные спазмы. Кожа покрылась горячей испариной. Я чувствовала ее над верхней губой, а, когда облизывала пересохший рот, соленые капли скатывались вниз…

Панический страх царапал горло. Я попыталась встать и позвать на помощь, но безуспешно проваливалась в привлекательный омут блаженного забытья, то периодически теряя сознание, то выныривая снова, цепляясь скрюченными от боли пальцами в простынь, сминая ее в кулаки, стараясь задержаться и прийти в себя, но безуспешно. И без того истощенный организм не мог бороться за жизнь и я медленно сдавала позиции, все глубже падая в страшную безболезненную бессознательность.

Не стонала, почти беззвучно хрипела, открывая рот, соперничая со смертью за каждый вдох, отвоевывая их по одному, а затем, снова, вступала в неравную схватку за очередной, жизненно важный глоток воздуха.

– Демьян, – звала его пересохшими губами, – Демьян, – его имя вырывалось, будто из легких, с предсмертным свистом, – Демьян…

Но он не мог услышать…

Машинально махнула рукой и, совершенно случайно, смахнула с прикроватной тумбочки пустую тарелку, которая с отчетливым звоном ударилась о деревянный пол и разбилась, рассыпавшись по нему крупными осколками.

Больше ничего не видела.

Только чувствовала холодные руки на моем лбу, приводящие меня в сознание, мужской уверенный голос, удерживающий меня на грани бессознательности, заставляющий балансировать там… с ним… вместе…