Слепая совесть

— …в древние времена пришли на земли Йована первые люди, но демоны Айо не хотели пускать их на свою родину. И завязался смертный бой…

Слушаю истории, знакомые с детства или совсем неизвестные, время летит незаметно, Дарсаль не то спит, не то увлекся. А может, блюдет окрестности. Во всяком случае, не возражает вроде.

Дарсаль

Удивительно. Кажется, я впервые жалею, что у нас нет ничего подобного. Вспоминается, как когда-то мама читала мне, — я любил слушать и рисовать всплывающие в голове картины. Мерный голос убаюкивает, заставляет почти забыть о легком беспокойстве, причину которого так и не могу распознать.

Руки машинально нащупывают лист бумаги — единственный случайно не уложенный в грузовые фертоны. Омаа все тянется перетечь туда, на соседнюю койку, повторить предыдущую ночь. Терпкая печаль на языке. Она думает, ей снился император. Казалось бы, я должен радоваться, только что-то не радует.

Вожу руками по листу, омаа на ладонях то разгорается, то утихает. Обычно сначала выстраиваю картину, потом выжигаю, но сейчас совсем отпустил контроль, не хочется.

— …и решил луноликий Раум отомстить пресветлой Гее, что отвергла его, и забрал он детей ее, и поселил в своем доме. Все ждал, что придет она за детьми, даст согласие, но не покорилась Гея перед ним, а собственные дети его возревновали. «Неужто любишь ты чужаков больше нас, кровь от крови твоей, плоть от плоти?» И разгневался великий Раум: «Будете почитать их, пока я не повелю обратного!» Шаматри…

Вздрагиваю, вся дрема слетает. Не может быть! Не может этого слова знать никто, кроме Стражей. Или мне приснилось? Снова Овиния подбирается?

Робот продолжает читать, на миг кажется, будто смотрит на меня своим ярким, проникающим сквозь завесу слепоты индикатором. Трясу головой. Что за бред. Ноэлия все так же спокойна, сидит, отвернулась к окну. Прислушиваюсь к ребятам: наверняка хоть кто-то заметил бы! Но нет, молчат, ничего. Только Лийт запускает настороженный луч:

«Что, Дарсаль?»

«Показалось».

«Уверен?»

«Нет. Но ничего не вижу».

Лийт внимательно оглядывает окрестности из своего фертона.

«Что показалось?» — уточняет все же.

«Послышалось „шаматри“, — приходится признаться. — Наверное, игра звуков».

«Наверное, — не спорит командир. — Ты в порядке?»

Снова на откат намекает.

«В порядке», — уверяю.

«Постарайся потом еще раз послушать».

«Постараюсь», — соглашаюсь. Если бы я знал, как это запускать.

Ноэлия

Дарсаль все водит руками по листу, на бумаге проступают коричневые пятна, так и хочется заглянуть, что же он там выжигает. Сдерживаюсь, смотрю в окно на проплывающие пейзажи.

Больше в города торжественно не въезжаем, в смысле переодеваться меня никто не заставляет, Валтия только накидку какую-то приносит шелковую, с узорами. К императору по-прежнему перехожу, но его фертон уже не перестраивают, лишь немного приоткрывают верх впереди. Еще раз едим ближе к вечеру и уже совсем ночью останавливаемся в Гонсе. Городок небольшой, однако место подобрано превосходно. Кроме нас, никого, отель невысокий, просторный, перемигивается иллюминацией живописно раскинувшихся на холмах корпусов. Это мне теперь до конца дней предстоит при свечах и масляных лампах жить? Вздыхаю.

Слишком поздно, идти никуда не тянет, Иллариандр тоже не настаивает. У меня в номере несколько комнат и огромная терраса с видом на бассейн, там и пристраиваюсь с Дарсалем поужинать. Хочется искупаться, но бассейн пуст, а спрашивать как-то неудобно, да и не у кого. Разве что Базира позвать, он поддержал бы, думаю. Но как жених воспримет — понятия не имею.

Вечерний воздух окутывает, навевает романтические мысли, кошусь на молчаливого охранника, освещающего глазами тарелку перед собой, и неожиданно осознаю, что нам здесь никто больше не нужен. Своеобразный теплый уют, будто я не в чужом городе и не еду за тридевять земель в чужую страну и чужой мир, а всегда сидела рядом с ним на этой террасе или какой-нибудь другой, так же молчала — не оттого, что не о чем говорить, а просто потому, что хорошо.

Дарсаль поднимает взгляд, рассматривает — я уже знаю, когда читает мою ауру: глаза совершенно по-особому светятся. Интересно, что он там видит, о чем императору докладывает. Стараюсь не вздохнуть.

— Можно посмотреть, что ты нарисовал? — спрашиваю.

Колеблется мгновение.

— Я и сам не уверен, — отвечает.

Протягивает листок, хотя не настаиваю. Надеюсь, не потому, что не должен возражать.

Смотрю, замираю. Девушка на берегу, так ясно передан солнечный летний день, смесь бликов с тенями от листвы. Сарафан, локоны — да как же, не видя, можно воссоздать настолько точное сходство! Светлая, изящная, почти воздушная — никогда себя такой не ощущала…

Хочу уточнить, кто это, но голос отказывает, да и в глубине души знаю.

— Похожа? — спрашивает тихо.

Киваю, спохватываюсь, но, кажется, увидел.

— Как у тебя так выходит?

— Настроение, — поводит плечами.

— Вы долго за мной тогда наблюдали?

— Император наблюдал. Я-то видел, что твоя аура безупречна.