Слепень

— На шапирографе видно, что последняя копия снималась с письма горничной Наумовой, где она жаловалась на отставного полковника Первухина. Значит, где-то эта копия лежит. Вероятно, господин Степнович собирал досье на своих будущих жертв и, когда их вина в преступлениях, по его мнению, была доказана, закрывал дело и выносил приговор. Необходимо найти эти материалы, кои и будут прямыми уликами.

— Вы правы, — с облегчением выговорил Фаворский и выпустил в потолок струю сизого дыма. — Без постановления следователя о производстве обыска в домовладении господина Степновича мы не обойдёмся. Но до прибытия следователя в качестве неотложной меры я имею право произвести осмотр данного кабинета, в том числе письменного стола и шкафа.

— Хорошо бы привлечь полицейского фотографа, чтобы снять следы копирования на этой штуковине. Прямая улика. И ещё один важный момент: весьма вероятно, что среди домашних цветов этого господина вы найдёте и болиголов пятнистый, ядом которого и была смазана сырная кнопка, установленная в кресле судьи Приёмышева.

— Вы правы. Я скажу об этом Поляничко.

— Думаю, Владимир Карлович, моя миссия на этом закончена. Теперь все козыри в руках у судебного следователя и агентов сыскного отделения. Позвольте откланяться.

— Не смею задерживать, Клим Пантелеевич. Исключительно вам благодарен.

— Честь имею.

XVII

1 февраля, воскресенье

Камин в кабинете Ардашева жил своей обычной жизнью: стрелял, шипел, ругался на полусырые дрова и от злости иногда пускал струйку дыма не в трубу, а в комнату. Это обстоятельство никак не беспокоило ни хозяина дома, ни его старого друга доктора Нижегородцева, проигрывающего уже вторую партию в шахматы.

— Вижу, опять придётся сдаться, — с едва заметной обидой вымолвил врач.

— Пара-тройка ходов у вас ещё есть, но это лишь оттянет неминуемый мат от моего ферзя. Вы сами себя поставили в трудное положение, уверовав в свою непогрешимость, после того как совершенно безнаказанно съели две моих пешки.

— А разве плохо верить в победу?

— Я имел в виду самоуверенность, то есть безусловную веру в свою победу, правоту, непогрешимость и, если хотите, безнаказанность. От этого все беды. — Ардашев потянулся к графину с коньяком. — Ещё по рюмочке?

— С удовольствием. Что ж, сдаю партию. Выпьем за вашу победу.

— Нет, Николай Петрович, лучше за вашу следующую!

— Согласен.

— Горький шоколад с миндалём замечательно гармонирует с мартелем, не находите? — осведомился присяжный поверенный.

— Откровенно говоря, ваш мартель настолько стар и ароматен, что к нему подходит даже воздух.

— Рад, что вам у меня нравится.

— А позволите вопрос?

— Конечно.

— История преступлений Степновича, или Слепня, подробно описана местными газетчиками. От обывателя не утаили обнаружение в его доме около десятка досье потенциальных жертв, выращивание в горшках ядовитых растений, семена которых он выписывал даже из-за границы, наличие обуви с отпечатками подошвы, соответствующей слепку следа, оставленного на крыше дома старшего советника губернского правления Бояркина, соответствие печатного шрифта в письмах его жертв оттискам букв печатной машинки, стоящей в его кабинете, подтвердился также факт отравления письмоводителя Орешкина подсолнечным маслом, изготовленным из отравленных мышьяком семечек, да и приказчик на мельнице опознал в Степновиче человека, сдавшего два мешка семечек на масло. Улик хватает с лихвой на долгую каторгу. Но мне непонятно, когда именно у вас впервые появилось подозрение, что Слепень — помощник почтмейстера и одновременно тайный государственный цензор?

— Я отвечу на ваш вопрос, но давайте сразу договоримся, что не будем обсуждать целесообразность цензуры в нашем государстве. Совершенно уверен, что после окончания предварительного следствия суд над Степновичем будет проходить в закрытом режиме, поскольку подсудимый имеет прямое отношение к государственной тайне. Не стоит будоражить общество сведениями о том, что на почте в губернском городе имелся так называемый чёрный кабинет для вскрытия и перлюстрации корреспонденции. Государство, как вы понимаете, вынуждено прибегать к подобным действиям после беспорядков пятого года. Надеюсь, вы заметили, что никто из газетчиков не обмолвился, чем на самом деле занимался Степнович. И это, как вы понимаете, неспроста.

— Пожалуй, я с вами соглашусь.