Слепое пятно

— Как думаешь, — она на долю секунды вытягивает губы в трубочку, — наши отношения когда-нибудь изменятся?

— Я отношусь к тебе хорошо, — тихо смеюсь и запрокидываю голову наверх, осматривая симпатичный состаренный эффект краски на потолке. — Почему ты думаешь по-другому?

— Ты никогда не заводишь разговор со мной первой, ничего не высказываешь, почти всегда молчишь и, — чувствую её сверлящий взгляд на себе, — я совсем не понимаю, о чем ты думаешь.

— Это правда, — расслабленно киваю и прикрываю глаза, — но это не повод за меня что-то придумывать. Моя психика успокоилась: я больше не пытаюсь быть хорошей и интересной, общительной и веселой, чересчур самодостаточной и сильной. Мне хочется слушать, видеть, наслаждаться и понимать. Я хорошо отношусь к тебе, Линда. Просто не хочу выдавать себя за ту, кем не являюсь, лишь бы кому-нибудь понравиться.

Тихое, легкое подобие аплодисментов слева. Открываю глаза и поворачиваю голову. Солсбери улыбается, немного щурится и одаривает моё последнее предложение шутливыми овациями. Ищу Эмму взглядом. Стоит у барной стойки вместе с Микеланджело. Ричард отодвигает стул и присаживается рядом, выступая в моем с Линдой диалоге в качестве театрального, немого зрителя.

«Нет, я не дам тебе такой возможности».

Улыбаюсь своим мыслям и закидываю одну ногу на другую, кокетливо убираю прядь с лица и наклоняюсь чуть ближе к нему.

— Что скажешь? — с усмешкой на губах приглашаю его принять участие в нашем разговоре.

— Хорошая позиция жизни, — Солсбери выбрал лучшую из своих интонаций: ту, что находится на грани очень личного и интимного, если хорошо его знаешь, и совершенно холодного и равнодушного, если вдруг нет.

«Пропуская через себя сотни тысяч воспоминаний, я все чаще думаю, что так умеет только он».

Наш зрительный контакт затягивается: успевает пройти всю палитру эмоций, выявить каждого скрытого чертика и показаться неприличным со стороны. Это происходит каждый раз, когда мы начинаем схлестываться в остроумии, эрудиции или, как мне иногда кажется, понимании мироустройства.

«Хотя, на самом деле, его никто не понимает. И с каждым днем оно становится только запутаннее и труднее».

— Главное наслаждаться, — загадочно говорит Ричард в никуда и переводит взгляд на Линду, — это единственное правильное решение. Как только ты начнешь это делать, тебя перестанет беспокоить, что находится в чужой голове.

Он невесомо тянется через стол и мягко касается её виска указательным пальцем.

«Здорово, что у Линды есть такой рациональный знакомый, готовый поделиться своей мудростью за просто так. В свое время мне его не хватало, но я все равно рада и благодарна пройденному опыту. Пусть и не самому легкому.

Хотя, кому сейчас легко?»

— Благодарю, — блондинка позволяет себе слегка приподнять уголки губ, широко раскрывая меню на столе.

Солсбери занимается тем же, пока я украдкой наблюдаю за движениями их рук и глаз. Ричард консервативен: его предпочтения и вкусы давно сформированы. Не знаю, зачем он смотрит меню, если закажет то же самое, что и всегда. Это — единственная загадка, которую я не могу объяснить.

«Лондонский туман London fog — чайный латте на основе чая Эрл Грей с теплым молоком и экстрактом ванили. с коричневым сахаром, овощи на гриле и говядина Веллингтон Традиционное английское блюдо из говяжьей вырезки, запечённое в слоёном тесте.».

Усмехаюсь себе и перевожу взгляд на аккуратные, нежно-розовые ногти с сияющей втиркой.

За прошедший год взаимодействий с Линдой я отчетливо поняла несколько вещей: она никогда не выключает манеры и свой любимый, полный излишнего официоза, тон. Даже в обыкновенный обед в каком-нибудь богом забытом месте.

Она постоянно переживает об отношениях с Миком и ревнует, если мы находимся вдвоем даже несколько минут. Ей всё так же кажется, что я в любой момент к нему вернусь, а он меня примет.

«Только она не права. Я всем сердцем люблю Солсбери и нашла в нём все, что искала, но не могла озвучить и назвать».

Ладонь Ричарда незаметно опускается под стол. Мягкое прикосновение к моей коленке. Невесомое, полное нежности, поглаживание. Провожу указательным пальцем по его костяшкам и наблюдаю за бесстрастным, не выдающим нас ни на секунду, лицом.