— Да, госпожа. Теперь я кое-что выяснила. Но это не те ответы, ради которых я пришла в пещеры Фатагара!
— Я слушаю тебя,— сказала Хутаоса.— Ведь мой брат не случайно направил тебя ко мне.
— Химьяр был очень добр ко мне,— сказала Соня.
— Расскажи о нем,— попросила жрица.— Мы не виделись с ним много лет…
— Он оборотень, госпожа. Он превращается в огромного белого медведя каждое полнолуние.
— Да, Химьяр так и не научился управлять той силой, которой наделили нас боги,— задумчиво сказала Хутаоса.— Это сила владеет им, а не он — силой. Поэтому он живет вдали от людей. Я же обитаю здесь, в храме, и богиня помогает мне сдерживать магию, что кипит в моих жилах, и направлять эту силу в нужное русло.
Помолчав, слепая прорицательница добавила:
— Но сейчас это уже не имеет никакого значения для Химьяра… Они убили его…
— Кто? — Соня не верила своим ушам. Что хочет сказать эта странная слепая женщина, эта загадочная белоглазая колдунья? — Неужели Химьяр…
— Мой брат Химьяр. Он мертв,— спокойно подтвердила Хутаоса.— Эти люди, которые явились в храм, побывали у него в хижине. Они спрашивали его о паломницах, о времени священного десятиднева… О том, как найти Фатагарские пещеры в Киммерийских горах… Он не хотел ничего им говорить, но они принялись его пытать…
— Откуда ты все это знаешь, Хутаоса? — не выдержала Соня.
— Откуда я знаю? — Жрица горько усмехнулась.— Я знаю все. В этом мое главное и вечное проклятие. Ты ведь искала меня именно потому, что я — ясновидящая! Они убили моего брата, говорю тебе! Но перед смертью, надеясь на пощаду, Химьяр рассказал им о паломницах все…
— Не могу поверить в то, что Химьяра нет в живых! — воскликнула Соня.
Хутаоса пожала плечами.
— Прошлое, настоящее, будущее… Для меня это одно и то же. Я могу бродить по времени назад и вперед, как мне вздумается. Нет никакой разницы между живым и мертвым. Я могу уйти во вчерашний день, когда брат мой был еще жив, и встретиться с ним там…
Она замолчала. На некоторое время воцарилась тишина, нарушаемая только потрескиванием горящих глиняных ламп.
— Это ты разорвала живот Асару? — решилась спросить наконец Соня.
— Да,— спокойно ответила жрица.— Я приняла обличие огромного белого медведя…
— Белая Тень…— прошептала Соня, содрогаясь.— Хутаоса! Я умоляю тебя о помощи! Мне действительно говорили, что тебе ведомо все. Я хочу знать: что, на самом деле, случилось с моей семьей?
— А что тебе известно об этом?
— Мои родители и два брата погибли в одну ужасную ночь. Аквилонские наемники… Их войска в тот год уходили из Заморы. Наше поместье находилось как раз на границе Хаурана и Заморы. Они пришли туда. Сожгли дом. Убили всех, кто там был. Они схватили и меня, но мне лишь чудом удалось бежать…
— Для меня все эти слова — «Хауран», «Замора», «Аквилония» — пустой звук,— оборвала Соню Хутаоса.— Я слепа от рождения. Нигде, кроме киммерийских гор, я не бывала. «Замора»… Звук капающей воды, что наполняет мою чашу, исполнен большего смысла, чем все эти непонятные для меня названия. Однако если ты сама была там, если ты видела их лица — чего же ты хочешь от меня?
Соня помолчала, собираясь с духом. Эту, главную свою тайну, она не доверяла почти никому. Но сейчас… Сейчас она должна была сказать.
— Да, я видела некоторых из них. И некоторым даже успела отомстить. О, месть моя сожгла их огнем — и оставила мне на губах вкус пепла, я чувствую его всегда. Он преследует меня… Но прежде я считала, что вкус свершившейся мести всегда таков. Я лишь удивлялась, почему покой не возвращается в мою душу. Почему чужие лица продолжают являться мне во сне, а кровь родных все также взывает к отмщению.
— И тогда ты поняла, что месть твоя не завершена,— перебила девушку слепая жрица, и та с трепетом воззрилась на прорицательницу. Хутаосе, воистину, было ведомо все.— Ты осознала, что в тот страшный день тебе открылась лишь видимость вещей, заставившая тебя броситься потом в погоню за призраками?
— О, да! — не сдержалась Соня.— Я была уверена, что кенида Атлия — главная среди них. Она была… она была так омерзительна.— Девушка содрогнулась, вспоминая похотливую предводительницу наемников.— Я была уверена, что ими двигала жажда наживы, обычная жестокость — или, может быть, она сводила с отцом какие-то старые счеты. Ведь он сам был одно время разбойником.
— Но теперь ты узнала, что все гораздо сложнее.
Девушка кивнула.
— Именно так. Я не могу сказать тебе, откуда узнала это, да и неважно… Однако там был еще один человек. Его я не видела. Но именно он натравил кениду на мой дом, как травит зверя в норе охотник. Он…— Соня всхлипнула, вспоминая распятые, изувеченные тела родных, отданную на поругание мать.— Хутаоса! Мои родные погибли страшной смертью! Кто убил их, зачем, почему? У любого злодеяния должна быть какая-то цель! Люди, осквернившие сегодня храм Гаривы, искали легкой поживы. Я должна знать, чего искали те, кто уничтожил мою семью.
— Хорошо, хорошо. Успокойся.
На миг все стихло. В пещере было слышно лишь прерывистое дыхание Сони. Неожиданно погасли горевшие по стенам обиталища Хутаосы лампы. Воцарилась кромешная тьма.