Слепой гость (изд.1969)

Потеряв надежду, я пошел домой. На углу, возле мясной лавки, где продавали баранину, стояло человек десять женщин и наперебой говорили о чудесах. Я постоял, послушал. Худая высокая женщина, жена повара из шашлычной, рассказывала, что Мехди, исцеливший вчера сто пятьдесят человек, спустился с неба по шелковой лестнице. Ей возражала горбоносая старуха, мать продавца пахлавы. Она говорила, что, во-первых, Мехди пришел не с неба, так как это наш здешний мулла, который приехал в Мертвый город на автобусе, а, во-вторых, калек было не сто пятьдесят, а только десять, потому что ста пятидесяти во всем Мертвом городе и набрать нельзя. Жена повара не стала спорить и сказала, что это неважно. Мулла мог сначала приехать в автобусе, потом подняться на небо и сойти обратно по шелковой лестнице. Что же касается количества исцеленных, то если он исцелил не сто пятьдесят, а только десять, то лишь потому, что калек не хватило, а если б хватило, то он, наверное, исцелил бы сто пятьдесят и даже больше.

Мне стало противно слушать все эти глупости, и я пошел домой.

В нашей комнате сидели соседки и толковали о том же. Отчим уже вернулся. Мать хлопотала по хозяйству, взволнованная, разгоряченная, и время от времени присаживалась на скамью послушать разговоры. Тогда соседки все сразу набрасывались на нее. Они говорили, что она — несчастная женщина и что Сулейман — несчастный человек, и если доктора ничем ему не могли помочь, она обязана обратиться к Мехди.

Дослушав до этого места, мать снова вскакивала и погружалась в хозяйственные хлопоты, а соседки продолжали трещать и советовать. Когда я пришел, мать выбранила меня неизвестно за что, стала кричать, что я ее в гроб вгоню и что если бы отчим был здоров, то я не посмел бы себя так вести. Я, конечно, только пожал плечами и сказал, что отчим тут ни при чем и вообще я сейчас ухожу с ребятами в лес. Мать раскричалась еще больше и сказала, чтобы я никуда сегодня не смел уходить, потому что, наверное, ей понадоблюсь. Мне было интересно, чем все это кончится, и я с удовольствием остался дома, однако сделал огорченное лицо и сказал, что я не пойду, если она не хочет. Но, вообще говоря, школьные каникулы предназначены для того, чтобы ребята гуляли и отдыхали.

Мать сунула мне кусок пахлавы, потом горсть орехов, два граната и кучу инжира. Собрав это все, я уселся в уголке и стал кушать. Когда отчим пришел обедать, оказалось, что, несмотря на то, что мать целый день хлопотала по хозяйству, обед все-таки не был готов. Отчим не рассердился, а ласково улыбнулся матери. Зато с соседками он обошелся сурово, и те, погалдев еще немного, постепенно замолкли и разошлись. Мы наконец остались одни, и я был очень доволен, потому что мне ужасно надоела вся эта суматоха.

Мать возилась у печки, а мы с отчимом сидели за столом. Потом мать подозвала меня.

— Гамид, — сказала она, отвернувшись и глядя в сторону, — напиши ему на доске, что я очень прошу... Чтоб он это для меня сделал... Напиши же скорее, чего ты стоишь, как пень.

Я, конечно, понял, чего она хотела, и написал, что мать просит Сулеймана поехать с ней вместе к имаму в Мертвый город. Отчим рассмеялся и написал в ответ, что все это глупости и что он никуда не поедет, а будет работать по-прежнему и как-нибудь проживет.

— Господи, — сказала мать, — ну что за несчастье! Отчего это я должна мучиться? Вот брошу все и уйду. — И она так загремела горшками, что я даже испугался.

Обедали мы молча, а после обеда мать послала меня купить пуговиц и белых ниток, без которых, по-моему, могла бы спокойно обойтись, так как ничего шить не собиралась. Я заодно попытался еще раз найти Бостана, но его по-прежнему нигде не было. Вернувшись, я застал мать и отчима сидящими рядом. Одной рукой отчим обнимал мать, и у матери было счастливое лицо. Увидя меня, она смутилась и стала убирать посуду. Я отдал ей нитки и тут только спохватился, что купил вместо белых, как она меня просила, черных, но мать не обратила на это внимания, и уж, конечно, не я стал напоминать ей об этом.

Вместо того чтобы уйти в мастерскую, отчим стал убирать свой рабочий стол, а мать подозвала меня и сказала сердитым голосом:

— Мы завтра уезжаем. Побудь вечером дома, поможешь мне собрать вещи.

— Куда уезжаем? — опросил я.

— В Мертвый город, — ответила мать и вдруг закричала: — Ну, чего ты смотришь на меня? Неужели тебе нечего делать?

На самом же деле она кричала потому, что ей было неловко передо мной, но я не показал вида, что понимаю это.

Как всегда перед отъездом, хлопот было много. У отчима были срочные заказы, которые он хотел закончить, и стук его молотка раздавался до поздней ночи. Мне нужно было сказать ребятам из нашего класса, что я уезжаю, и попросить их записывать для меня уроки, если мы не вернемся к началу занятий. Кроме того, меня все время гоняли то за веревками к соседям, то на почту — узнать, когда идет автобус, то в лавку — купить баранины, которую мать хотела изжарить на дорогу.