Слепой гость (изд.1969)

Прежде всего он сказал, что у Германии дрянная армия. Мало современных пушек и самолетов. Но люди, которые носят в петлице свастику, готовы, сказал он, к тому, чтобы взять власть в свои руки. Это значит, что через два года Германия будет иметь и пушки, и танки, и самолеты. Что же, он был прав. Вскоре выродок в коричневой рубахе, тезка покойного капитана Адольфа Мертрупа, взял власть в этой стране. «Истинные» немцы только крякнули, когда их посадили на голодный паек, да поздно. Зато они получили пушки.

— Итак, Мертруп, — говорил полковник, — Германия будет иметь первоклассную армию. Через два года здесь будет ненависть, нищета и развал.

С точностью астронома, высчитывающего срок солнечного затмения, он высчитывал сроки нашей смерти. Он назначил чуть ли не день, когда мы останемся без угля, без железа, без хлеба, с поездами, заметенными снегом в пути, с городами без огней, с полями, по пояс человеку поросшими сорными травами. Мы говорили в эти дни о самом крупном сельском хозяйстве в мире, о счастливой зажиточной жизни, — он предрекал нам голод и сыпной тиф. Мы говорили о крепнущей дружбе народов в нашей стране, — он видел впереди погромы и национальные распри.

— Два года, Мертруп, — говорил он, — только два года. История поработает на нас. Но, разумеется, и мы не будем сидеть сложа руки. Эта страна, в которой люди не умеют распорядиться собственными богатствами, нам нужна. Я не буду рассказывать вам о том, что мы делаем на западных границах, это вас не касается. Что делаете вы? Вы обращаетесь в калек. Избрав какое-нибудь ремесло, вы оседаете по городам и деревням. Никакой пропаганды, никаких противогосударственных высказываний. Если возможно, женитесь, плодите ребят, обзаводитесь хозяйством. Главное, чтобы к вам привыкли соседи. Станьте старожилом.

На два года он запирал их, своих подручных, в самое глухое подполье. Эпилептики, сухорукие, глухонемые, они терпеливо должны были ждать условленного часа.

Да, это была любопытно задуманная игра.

В «нищей, озлобленной, вконец обездоленной нами, коммунистами, стране», какой она в будущем виделась господину Шварке, является «божий посланец».

И люди, увидевшие воочию, как слепец открывает глаза и глухонемой славословит господа, сначала падают ниц, а потом хватаются за кинжалы и факелы — громят, жгут, режут.

Полковник сказал капитану Мертрупу, восхищенному этой красивой картинкой:

— До сих пор вы взрывали мосты и склады, теперь вы взорвете религиозные страсти. И это будет началом восстания...

Капитан досказал:

— Началом войны.

Они долго молчали после этих слов, вспоминал он после.

Караульный стрелок прошел по перрону и мельком оглянулся на них. Должно быть, нечто такое было на их лицах, такая злоба или такое дьявольское восхищение, что тотчас же он оглянулся вторично и даже замедлил шаги.

Но он ничего не увидел на этот раз. Кашлял старик, прикрывая рукой простуженное горло, да иностранец, скучная туристская фигура в непромокаемом пальто, поглядывал то на часы, то на огоньки семафоров.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Продолжение рассказа Ивана Алексеевича Чернокова.

Есть арабская сказка о духе, которого царь Соломон заключил в медный сосуд и бросил в море. Озлобленный дух поклялся убить всякого, кто его освободит, так велика была его ненависть ко всему, что живет и радуется под солнцем.

...Четвертый год их подполья подходил к концу. Мертруп говорил: меня поддерживала только ненависть. Он ненавидел всё — бабку твоей подруги Элико, старую грузинку, у которой он жил, прохожих на улице вашего зеленого городка, тебя, веселого мальчугана, такого почтительного и ласкового к старому, слепому корзинщику.

Это не было холодное презрение «настоящего» немца к людям, не стоившим его подметки, какими он считал нас с тобой. Это была злость, переходившая в бешенство. По собственному признанию, часто ему хотелось стрелять в первого встречного. Вместо этого он гладил Элико, хохотушку Гах-Гах, по кудряшкам и, выходя на улицу, жалобно гнусавил: «Добрые люди, помогите слепому старику перейти дорогу!»

Как случилось, что, вместо намеченных по плану двух лет, они сидели в своих норах четвертый год? Все было очень просто: незадолго до срока их выступления Мертруп получил от полковника приказ — ждать. Ждать еще два года, потому что обстановка не благоприятствует.

«Нищета и развал», обещанные нам полковником, почему-то еще не наступали, как этого ему хотелось бы. И он приказывал ждать.

В этот день Мертруп пришел в бешенство. Ведь он был не один. Девять его агентов сидели с ним по соседству по разным городам и деревням — два азербайджанца, один перс, три таджика и три таких же, как он сам, «настоящих» немца. Отсрочка могла пошатнуть дисциплину.