Слепой корзинщик был там, у муллы. Они сидели друг против друга на коврике слепой что-то говорил, а мулла слушал, опустив глаза и пальцами прочесывая свою лисью бороду. Вдруг он вскочил и заходил из угла в угол. Он сердился, он спорил со слепым, из стороны в сторону мотал бородой, видимо, говорил слепому: «Нет и нет». Мамед сидел, подняв к потолку свое лицо с неподвижной улыбкой и мертвенными, белесыми глазами. Внезапно он стукнул по полу кулаком, и я увидел, как вздрогнул мулла и перестал шевелить губами. Он умоляюще протянул руку к слепому и сразу же отдернул ее, точно хотел притронуться к нему и побоялся.
Почему мулла боялся слепого, беспомощного старика?
Почему слепой корзинщик теперь кричал на муллу, а мулла только тряс бородой и закрывал глаза рукавом халата?
Я ничего не понимал и смотрел, смотрел во все глаза.
Я видел, как слепой поднялся с ковра и сразу же вскочил мулла. «Школьник перед учителем», подумалось мне. Слепой искал свою палку. Тотчас же мулла нагнулся, поднял ее и вложил в руку слепому. Длинные пальцы корзинщика блуждали по воздуху, и я видел, как мулла хотел отклониться от них и не мог. Пальцы скользнули по его лицу, крепко сжали плечо. Но это было добродушное пожатие. Мамед теперь говорил, улыбаясь и встряхивая муллу за плечо, - не то ободрял его в чем-то, не то прощался.
Вместе они вышли из комнаты, спустились по ступенькам в сад, и мулла вел слепого под руку. «Нет, нет, - говорил слепой (теперь я его хорошо слышал), - дальше-не ходи за мной. Не делай глупостей, понял меня?» Он ушел. Мулла вернулся в дом. Некоторое время он стоял посреди комнаты, бессмысленно глядя на огонь, а потом подошел к окну, отдернул занавеску и лбом прижался к стеклу. Он смотрел прямо на меня, в темень, и, разумеется, ничего не видел. У него были глаза человека, который близок к безумию.
Скоро он отошел от окна и унес лампу внутрь дома. Я соскользнул на землю - и во-время: старуха тащила на . веревке упиравшегося козла. Я выскочил из калитки под самым ее носом.
- Кто? Кто тут? - испуганно крикнула она. - Что ты тут делаешь, мальчик?
Не отвечая, я мчался по переулку. Какой-то человек стоял посреди мостовой, я чуть не наскочил на него в потемках. Мне показалось, что это был Мамед. Как я не сообразил, что он еще не мог уйти далеко и слышал, как старуха окликала какого-то мальчика. Конечно, он догадался, что это был я.
Только за углом я пошел тише. Я ничего не мог придумать умного в объяснение странного разговора слепого корзинщика с муллой, ничего. Мне хотелось одного: броситься в постель, уснуть, не ломать больше голову, и пусть они провалятся, все эти тайны.
Но этот вечер так не кончился.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Поздний гость, - Выстрел в потолок. - Клятва дяди Абдуллы. - Слепой корзинщик отдает моей матери долг, и я опять успокаиваюсь.
Как только я свернул за угол, я смутно разглядел в темноте всадника. Конь и человек не двигались, человек только изредка поворачивал голову, точно раздумывал, куда, в какую сторону ему ехать. Какая-то толстая палка лежала у него поперек седла, не сразу я разглядел, что это - ружье. Вытянутая голова всадника, невнятное бормотанье, с которым он вглядывался в темень, ружье поперек седла, - все вместе кого угодно могло испугать. Я хотел потихоньку обойти всадника, как вдруг он обернулся ко мне лицом.
- Дядя Абдулла! - крикнул я. Действительно, это был дядя Абдулла, старший брат моей матери. Он узнал меня по голосу и, как мне показалось, был не очень обрадован.
- Ты к нам?
- Что, - сказал он, не обращая внимания на мой вопрос, - твой отец дома?
Я сказал, что мать и Сулейман уже наверное дома. Он что-то обдумывал.
- Ладно, заночую у вас.
- Ну, что же ты стоишь? - крикнул он мне. - Прыгай на круп коня. Я ведь к вам еду!
Я взобрался коню на круп и обеими руками ухватил дядю за пояс. Всю дорогу он ни слова не сказал и только, когда мы уже были недалеко от нашего дома, проворчал через плечо:
- Я приезжал регистрировать отцовский карабин. Он теперь мой.
- А! - сказал я. - Вот что…
Мы спешились во дворе и прошли в дом. Сулейман, когда мы вошли, работал, а мать убирала со стола посуду. Дядя Абдулла весело поздоровался с ними, и я удивился от души. Всю дорогу он был мрачен, рта не разжал, а тут сидел, ужинал, болтал и даже сам написал на дощечке, чтобы Сулейман мог понять, о чем разговор, несколько интересных новостей. Только об одном не заговаривал - о смерти деда, и когда мать робко спросила, не нашли ли каких-нибудь следов, ответил: «нет», и быстро свернул разговор на другое. А потом он вдруг повернулся ко мне, положил на колени карабин и похлопал по стволу ладонью.
- Хорошая штука, Гамид? А?-подмигнул он мне,- Ты умеешь его заряжать?
Я с удовольствием пощелкал затвором, но дядя Абдулла сейчас же вырвал карабин у меня из рук: «Не так, не так ты делаешь…»