Слепой. Метод Нострадамуса

Он представил себе, как это будет. Вот охрана, поверхностно осмотрев квартиру и не обнаружив в ней посторонних, запускает клиента с женщиной вовнутрь, прощается и уходит. Клиент, как это у него заведено, подходит к бару, чтобы налить себе граммов двадцать «Тичерз», а хозяйка тем временем переодевается, после чего на четверть часа запирается в ванной. Клиент проводит эти пятнадцать минут, сидя в кресле перед включенным телевизором – листает газету и потягивает виски, время от времени рассеянно поглядывая на экран. Смотрит он, как по заказу, не биржевые новости и не аналитические программы, а низкопробные голливудские боевики со стрельбой и взрывами – включает на середине и без сожаления выключает, как только в ванной щелкает дверная задвижка. Но между включением телевизора и щелчком задвижки проходит четверть часа – бездна времени, за которое с клиентом может случиться (и сегодня непременно случится) какая-нибудь неприятность.

Глеб загнал машину на ярко освещенную стоянку перед Белорусским вокзалом, заглушил двигатель, сунул в ящичек под приборной панелью мобильный телефон и вышел в промозглую сырость ненастного вечера. Фонари размытыми пятнами света сияли сквозь частую сетку мелкого дождя, отражаясь в мокром зернистом асфальте, под ногами блестели лужи. Мокрые разноцветные крыши автомобилей сверкали, словно заново отлакированные, забрызганные грязью борта и крылья милосердно скрывала тень – густая, черная, какая бывает только от ламп повышенной яркости производства всемирно известной фирмы «Филипс». В свете этих ламп, которых кругом было понатыкано просто невообразимое количество, все выглядело каким-то не вполне реальным, совсем иным, чем днем, словно все это – и автомобили на стоянке, и рекламные тумбы, и тяжелый каменный мост, по которому то и дело с грохотом проползали электрички, и даже здание вокзала – специально изготовили на фабрике и установили здесь буквально за десять минут до приезда Глеба. Человек в мокрой офицерской плащ-накидке с огромным треугольным капюшоном, подошедший к Сиверову, чтобы получить с него плату за стоянку, тоже имел ночной нереальный вид, несмотря на торчавшую в зубах сигарету, огонек которой то и дело выхватывал из густой тени под капюшоном скверно выбритый двойной подбородок.

От привокзальной площади до нужного Глебу места было десять минут неторопливой ходьбы. По мере того, как он удалялся от вокзала, приезжих на тротуаре становилось все меньше. Капли дождевой воды собирались на кончике длинного козырька его кожаного кепи, некоторое время висели, покачиваясь, перед глазами и беззвучно падали вниз, уступая место новым. По плечам и груди кожаной куртки сползали извилистые струйки. Глеб шагал под дождем, старательно думая о всякой всячине – о том, например, как скверно человек приспособлен к климату, в котором вынужден обитать. В жару ему жарко, в мороз холодно, в дождик мокро, а в засуху мечтается о тропическом ливне… Зубы у него портятся – не подходит еда, болячки одолевают – опять же потому, что организм совершенно не приспособлен к образу жизни, который человек поневоле ведет. Может быть, мы и впрямь потомки каких-нибудь инопланетян – потерпевших крушение звездолетчиков или, например, ссыльных преступников, натворивших каких-то нехороших дел в соседней галактике?

Сиверов поймал себя на том, что намеренно думает о чем угодно, только не о предстоящем деле. О деле думать не хотелось. Он провернул уже бессчетное количество подобных дел, и все это ему порядком надоело.

А с другой стороны – ну, что еще он умеет? Приходилось признать, что момент, когда жизнь еще можно было изменить, бесповоротно упущен. Не в таксисты же идти…

Впереди показалось освещенное ртутным фонарем черное устье сводчатой арки, ведущей во двор нужного дома. И агент по кличке Слепой мигом выбросил из головы посторонние мысли. Начиналась работа, и теперь от того, насколько он будет внимателен и сосредоточен, зависело многое, в том числе и его собственная жизнь.

…В салоне припаркованного на площади перед Белорусским вокзалом потрепанного «форда», в узком ящике под приборной панелью, слева от рулевой колонки, жужжал и мелодично пиликал мобильный телефон, оставленный тут во избежание неприятных неожиданностей – например, вот такого, раздавшегося в неурочное время, звонка. На светящемся дисплее вместо имени или телефонного номера абонента значилось «Ф. Ф.».

В телефонной трубке, которую прижимал к уху генерал Потапчук, один за другим тянулись длинные гудки. Генерал считал их и, досчитав до двадцати, понял, что ему никто не ответит. Это означало, что он опоздал. Продумывать последствия такого опоздания Федору Филипповичу очень не хотелось, да в этом и не было необходимости: все было ясно и так.

Оставив в покое городской телефон, он снял трубку другого, внутреннего, и коротко бросил в микрофон:

– Мою машину к подъезду.

Услышав в ответ краткое «есть», генерал выдвинул верхний ящик письменного стола и вынул оттуда тяжелый, тускло отсвечивающий вороненым металлом пистолет.