Слепой. Приказано выжить

Примерно на полпути ведущая к парковке аллея делала крутой, почти на девяносто градусов, поворот, огибая угол пруда, где раньше стоял парусник. Разобраться с Васильевым надо было до этого поворота, в противном случае стрелять в него пришлось бы на глазах у водителя, который наверняка был вооружен и вряд ли удовлетворился бы ролью пассивного зрителя. В некотором роде совершение заказных убийств — такая же работа, как забивание гвоздей. Ни один вменяемый плотник, настилая пол, не станет приколачивать поверх уже уложенных досок еще одну, совершая никем не оплаченную, никому не нужную, бессмысленную работу. Точно так же ни один приличный киллер не косит вокруг себя людей, как траву, стараясь избегать ситуаций, в которых это может стать необходимым. До тех пор, пока личный шофер генерала Васильева не направил на Глеба пистолет, причины желать ему смерти у Слепого отсутствуют, и пусть оно так и остается: грешно без острой необходимости стрелять в людей, которые просто пытаются честно выполнить свой служебный долг.

Сумерки постепенно густели, теплый, напоенный ароматами молодой зелени и распускающихся цветов воздух мало-помалу наливался вечерней синевой. Глеб посмотрел на часы, а потом на панель навигатора. На часах было почти полдевятого, а навигатор бесстрастно свидетельствовал, что генеральский «крайслер» находится там же, где и раньше — на служебной парковке в сотне метров от лужайки с фонтаном. Его превосходительство задерживался, и в этом не было ничего удивительного: когда пытаешься заговорить зубы костлявой, некогда следить за временем.

В одном из окон усадьбы загорелся свет — слабенький, желтоватый, от настольной лампы или какого-нибудь бра. По тюлевой занавеске прошла тень с маленькой, аккуратной головой и непомерно широкими, почти карикатурно квадратными плечами — несомненно, тень одетого в деловой костюм охранника. Глеб отогнал неприятную мысль о том, сколько вооруженных, прошедших специальную подготовку людей сейчас находится в здании и вокруг него, в парке. В данный момент эти цепные псы сидели на привязи и не представляли для него опасности, но миг, когда хозяин откроет вольер и скомандует: «Фас!», был уже не за горами.

Оконное стекло со стороны водителя было опущено до конца, и, когда где-то негромко стукнула дверь, Глеб это услышал. Сняв с головы кепи, он натянул спецназовскую шапочку и опустил на лицо трикотажную маску с прорезями для глаз и рта. Он подтягивал манжеты тонких кожаных перчаток, когда в поле его зрения появились двое — высоченный парень с телосложением атлета и выправкой кадрового офицера и худощавый цыгановатый субъект, в котором Глеб с первого взгляда узнал генерала Васильева. Они вышли из-за угла здания, где, насколько помнилось Сиверову, прежде не было никаких дверей, прошли узкой, мощеной каменными плитами дорожкой вдоль бокового фасада и остановились на асфальте аллеи.

В это мгновение, как по команде, в парке зажглись фонари. Глеб отчетливо видел, как вздрогнул от неожиданности генерал Васильев. Он и сам вздрогнул — правда, только внутренне, и, как тут же выяснилось, совершенно напрасно: фонари включились везде, кроме лужайки с фонтаном, где он спрятал свою машину.

В совпадения Глеб Сиверов не верил, но, даже если бы и верил, это было уже чересчур. Разумеется, никаким совпадением тут и не пахло; просто, пока чем-то не потрафивший кукловодам генерал был жив, они считали небесполезным проявлять посильную заботу о том, кто подрядился поставить на его превосходительстве крест.

— Стоянка там, — отчетливо произнес подозрительно похожий на кадрового офицера спецслужб охранник, указав направление рукой. Смотрел он при этом почему-то не на Васильева и не в сторону стоянки, а в жерло неосвещенной аллейки, в тупике которой притаился Слепой. — Счастливого пути, товарищ генерал-майор.

— И тебе не хворать, сынок, — буркнул Васильев и, повернувшись к охраннику спиной, торопливо зашагал в сторону парковки.

В этот момент Глеб испытал к нему что-то вроде сочувствия: генералов так не провожают, если только перед этим с треском и матерной бранью не ободрали с них шитые золотом погоны. А тому, кого только что разжаловали из генералов в ездовые ассенизаторского обоза и без церемоний выставили за дверь, грех не посочувствовать, будь он хоть трижды сволочь и казнокрад.