Слепой секундант

— Знаешь ли, доктор, эти дела так быстро не делаются, — наконец прервал его Андрей. — Сейчас пост, не венчают, и ты еще можешь какое-то время поторговаться из-за своего вероисповедания…

— Но графиня торопит со сватовством! Я воображаю, как у девицы глаза на лоб полезут! А поскольку ей приходится играть роль, она должна будет дать свое согласие, смириться.

Вот уж что-что, а смирившуюся Гиацинту Андрей представить себе не мог.

— Ты умеешь писать по-русски, доктор? — спросил он.

Граве развел руками — по-немецки и малость по-французски умел, а русской грамоты почитай что не знал.

— Фофаня, доставай перо и чернильницу, — велел Андрей. — Мы сейчас составим письмо к Гиацинте. Пусть она мужественно играет роль сиротки до той поры, пока не найдет письма, компрометирующие Машу, и не разведает о госпоже Поздняковой…

— Ты ничего не понял, Соломин, ты ничего не понял! Она станет изображать невесту по принуждению, она мое общество с трудом переносит. Я не обучен говорить комплименты… Она же избалована, изнежена, привыкла к комплиментам! Она не в состоянии оценить прямую натуру, а у меня натура прямая.

— Еремей Павлович! — позвал Андрей.

— Чего тебе, сударик?

— Есть у нас водка?

— Как не быть… Грешен, люблю начать обед с чарочки, сам знаешь.

— А скоромное осталось?

— Я бочонок с солониной в подпол поставил.

— Вытаскивай штоф и наливай господину доктору стакан, а Фофаня слазит за солонинкой. Доктор у нас немец, поста не держит, ему можно. Трезвого его понять я не в состоянии, может, спьяну будет говорить вразумительнее.

Тут пленница рассмеялась.

— Да куда ж вразумительнее? — спросила она. — Господин доктор хочет сказать, что девица ему совершенно голову вскружила.

— Нет, отнюдь нет! — воскликнул Граве. — Как могла вскружить голову мне — мне! — легкомысленная щеголиха, у которой в голове одни модные ленточки, бантики, пух и перья?!

— Но ведь именно этим щеголиха и может вскружить голову человеку положительному. О том и в книгах пишут! А ей следовало цитировать по памяти философические труды? Сударь, это было бы еще хуже. Мне доводилось цитировать по-французски статьи господина д’Аламбера, речь шла о способах познания. И ответ ему господина Дидро. Но что из этого вышло? Два кавалера, сидевшие со мной рядом, исчезли так скоро, что я ощутила лишь легкой ветерок, словно от крыльев пролетевшей пташки. А я ведь старалась говорить так, чтобы это было понятно даже петиметру[13]…

Андрей невольно рассмеялся.

— Кабы вы оправдались перед нами, было бы любопытно побеседовать с вами о философии, — сказал он. — Меня не удивляет склонность дам к этой науке, я видел даже французскую книжицу «Тереза-философ» у приятеля…

— Боже мой! Ради бога, не упоминайте в приличном обществе, что вы брали в руки эту книжонку. Место ей — в помойной яме.

— Я открывал ее, — признался Граве. — Это чтение не для девиц. Но мне как врачу полезно было знать, какие штуки проделывают с собой женщины… впрочем, бог с ними…

Андрей, опозорившись, не пожелал продолжать этой щекотливой беседы.

— А ведь говорят, что сочинил этот кошмар маркиз д’Аржан, философ с европейским именем, — ответила доктору пленница. — Я сама выросла почитай что в монастыре и знаю, что девицы любопытствуют узнать о нежных чувствах между дамами и кавалерами, но дурных и нелепых опытов над собой, как Тереза, не делают.

— Так вы читали?

— Несколько страниц всего…

— Вы, кажется, собирались оправдаться? — перебил Андрей. — Мы готовы слушать. Говорите.

— Допустим… — помолчав, сказала пленница. — Я действительно смольнянка прошлого выпуска. Вы ведь знаете, что выпуски случаются не каждый год. Покинув Воспитательное общество, я сперва поселилась у дальней родственницы, которая хотела повенчать меня со своим сыном. Однако сын, несколько раз побеседовав со мной, венчаться передумал, хотя…

— Хотя вы богатая невеста? — с неожиданным презрением спросил Андрей.

— Да, пожалуй… У меня есть сильный покровитель, очень сильный, который, узнав, что сватовство не состоялось, обещал сам решить мою судьбу. И первое, что было сделано, — я переехала к дядюшке, который сперва не слишком хотел этого, но потом мы подружились. Скорее всего, он желал угодить моему покровителю. И вот я уже четвертый год живу такой жизнью, какая мне нравится…

Андрей, имея дело лишь с голосами и запахами, стал очень чуток по этой части. Веселые и бодрые интонации обманули бы его раньше — а теперь он уловил некую фальшь.

— Кто дядюшка ваш? — строго спросил он. — У кого мы можем получить сведения о вас?

— Я уже пояснила, почему не хочу выдавать этого…

— Верить вам я не могу, — сказал на это Андрей. — Тем более — вы не желаете открывать свое имя. Может, потому, что покровитель ваш — великий князь Павел Петрович?

— Позвольте… Великому князю нужны надежные люди, чтобы снабжать его деньгами. Но тут одно противоречие. Те деньги, которыми могла откупиться Марья Беклешова, для великого князя совершенно незначительны…

— А деньги госпожи Поздняковой? Машу наказали, чтобы Позднякова знала, что бывает с ослушницами.

— Вы хотите сказать, что вымогатели пристали к Аграфене Поздняковой?