Слепой стреляет без промаха

Осмотревшись, бармен выставил на стойку картонную табличку «Обед» и щедрым жестом отказался от денег.

– Когда принесу, тогда и расплатишься.

Ждать пришлось не очень долго. Вскоре парень вернулся. На его лице было написано полное удовлетворение собой.

– Давай отойдем в сторону. Не люблю, когда смотрят. Парень завел Глеба за угол стойки и, повернувшись к залу спиной, протянул четыре билета.

– Вот, как и договаривались.

Чтобы не портить уже произведенного впечатления, Глеб заплатил на десять долларов больше, чем договаривались с самого начала.

– Сюрпризов не будет? – больше для порядка, чем для информации поинтересовался Глеб.

– Если что, я всегда возмещу убытки, – рассмеялся парень.

– Буду иметь в виду. Когда потребуется, вновь прибегну к твоей помощи.

Глеб посмотрел на часы. До отхода поезда оставалось два с половиной часа, которые нужно было как-то убить. И тут же он улыбнулся своей мысли:

«Убивать время – это единственное, чему я еще не научился за две прожитых жизни».

Сиверов вышел на перрон и прошелся между двумя туристическими поездами.

Только сегодня, прощаясь с городом, прощаясь с Ириной Быстрицкой, он осознал свою оторванность от реальной жизни. У всех людей существовали какие-то иные, отличные от его, проблемы. Каждый стремился отыскать свое место в жизни, и только он бежал от самого себя.

Он остановился в конце перрона, там, где полоска света делалась уже совсем узкой, зажатая между бордюрными камнями, и ступеньки вели к раскрашенному в белое и черное шлагбауму с двумя фонарями по краям.

«Да, это тупик. Я оказался в тупике. Но всегда можно перешагнуть шлагбаум».

Дождь моросил. Плечи уже вконец намокли, и Глеб ощущал влагу, сочащуюся сквозь брезент куртки. Ему вспомнились теплота квартиры Быстрицкой, негромкая музыка, звучащая в полутемной комнате, запах волос женщины. О, как он любил зарываться в них лицом, вдыхать этот пьянящий аромат! И Глеб понял: Ирина – единственное, от чего он не может отказаться, единственное, с потерей чего он никогда не сможет смириться. Можно сменить имя, можно даже изменить внешность, но невозможно поменять душу. Можно только искалечить ее, но все равно белое останется белым, черное – черным, даже если ты станешь называть его другими словами.

И Сиверову показалось, что в свисте ветра, в шепоте дождевых капель, падающих на крыши вагонов, ему чудится голос Ирины: «Я люблю тебя, Федор!»

– Я тоже люблю тебя, Ирина, – ответил он беззвучно, одними губами, обращаясь к заходящему солнцу, к золотым сполохам фонарей, отраженным в рельсах, отполированных до блеска колесами поездов.

Ныло плечо от тяжелой сумки, скверно было на душе.

«Только не пытайся убедить себя, что теперь все пойдет иначе и ты начнешь новую жизнь, – обратился сам к себе Глеб. – Ты только обманешь себя. Все будет по-прежнему, только тебе нужен небольшой перерыв. Возможно, ты сменишь хозяев, но все равно уже не сможешь изменить свой взгляд на мир. Ты будешь продолжать смотреть на людей сквозь прицел, все равно твой взгляд будет измерять расстояние, а кожей ты будешь чувствовать скорость ветра, в мыслях не желая сам того. Ты отсчитаешь поправку и в воображении передвинешь прицел чуть-чуть в сторону так, чтобы пуля попала точно в цель».

За спиной у себя Глеб услышал какие-то голоса и обернулся. Двое омоновцев с короткими автоматами стояли у входа в вагон и негромко переговаривались.

– Проверка закончена, – сказал третий, спрыгивая на перрон, и омоновцы перешли к следующему вагону.

Когда проверка закончилась в этом вагоне, омоновцы перешли к третьему.

«Ну вот, и тут тебе не дадут пожить спокойно, – слабый страх шевельнулся на дне души мужчины, – возможно, они искали меня».

Ожил динамик, заключенный в жестяную коробку над самой головой Глеба:

«Поезд на Адлер стоит на втором пути».

Сиверов машинально нащупал билет в кармане.

«Нет, не будем играть в прятки», – решил мужчина.

Он быстро зашагал по перрону и, обогнув платформу, вышел на второй путь.

Редкие пассажиры садились в вагоны. – Вдоль поезда прогуливались четыре омоновца.

«И здесь проверка документов, проверка билетов».

Глеб расстегнул сумку, вытащил из нее кепку и надвинул поглубже на глаза.

Такие тотальные проверки рассчитаны на какого-нибудь зазевавшегося идиота, по неосторожности совершившего преступление, или уж на круглого дурака. Только пьяный может попасться в так неловко расставленные сети.

Глеб подошел к проводнику последнего вагона. Тот стоял с дермантиновой папкой в руках и недовольно посматривал в затянутое тучами небо, на котором не было видно ни единой звездочки.

– Где первая остановка? – поинтересовался Глеб у железнодорожника.

Тот недоуменно посмотрел на странного пассажира, а затем абсолютно безразличным тоном произнес ничего не говорящее Глебу название.

– Это сколько километров отсюда?

– Восемьдесят.

– Спасибо.

Глеб прошел сквозь здание вокзала и оказался на улице Устроившись в машине он развернул атлас автомобильных дорог и вскоре отыскал название станции.