Слепой. Танковая атака

– Своим ходом выберется, – ответил водитель. – Земля сухая, яма неглубокая, так что все ништяк. Этот-то как?

– Нормально, – сказал оператор. – Парень – золото, настоящий орел!

Это было сказано громко, чтобы подбодрить Белого, который вяло ковырял лопатой густо перевитую корнями деревьев песчаную почву.

– Ну да, ну да, – с явным сомнением произнес водитель и неторопливо зашагал своей дорогой.

Тонкий слой сероватого лесного подзола вскоре кончился, дальше пошел чистый желтовато-белый песок. Лопата перестала натыкаться на корни, и копать стало легко. Белый размеренно сгибал и разгибал спину, выбрасывая из углубляющейся ямы песок, ничего не чувствуя и ни о чем не думая, как примитивный станок с числовым управлением, запрограммированный на выполнение одной несложной операции. В голове было пусто, и в этой пустоте неотвязно вертелась одна-единственная строчка из песни, которой их с Решетом полчаса назад провожал Мордвинов: «И дорогая не узнает, какой танкиста был конец».

Когда он углубился в землю по пояс, плоский штык лопаты заскреб по красной материковой глине.

– Хватит, – заглянув в яму, сказал оператор. – Этак ты, брат, до Австралии докопаешься. Вот аборигены удивятся, когда ты своего дружка в яму кинешь, а он там, у них, наружу вылетит!

Белый машинально растянул распухшие, испачканные запекшейся кровью губы в подобие улыбки и со второй попытки неуклюже выбрался из ямы. Парнем он был крепким и ловким, но сейчас тело слушалось плохо, как будто из него незаметно вынули кости и мышцы, натолкав взамен сырой ваты.

Решето лежал в полуметре от ямы. По кровавому месиву, в которое превратилась его голова, уже ползали мухи. Одна из них села на вывалившееся из глазницы глазное яблоко. Белый представил, как ее хоботок быстро-быстро, как игла швейной машинки, ходит вверх-вниз, пробуя на вкус это жуткое лакомство; пустой желудок конвульсивно сократился, послав вверх по пищеводу новый рвотный позыв, но Белый сумел удержать его внутри – потому, наверное, что удерживать было уже нечего.

– Я же говорил: привыкнешь, – прокомментировал его победу над собственным организмом оператор. – Заканчивай скорее, а то жрать охота.

Белый безропотно подошел к трупу и, ухватив за одежду, пятясь, волоком подтащил его к краю ямы. Перешагнул, снова наклонился, поднатужившись, перевернул и столкнул вниз. Тело с глухим шумом упало на дно неглубокой могилы, обвалившийся со стенки пласт песка милосердно присыпал размозженную, страшно деформированную голову. Белый очень боялся, что глаз останется наверху, и его придется сталкивать в яму отдельно, но этого, к счастью, не случилось. Он снова взялся за лопату и принялся торопливо, не глядя, забрасывать Решето землей. Когда он все-таки отважился посмотреть вниз, из-под неровного, бугристого слоя песка выглядывал только рукав красной спортивной куртки и краешек штанины из синтетической джинсовой ткани. Белый быстрее заработал лопатой, чувствуя, как эта простая работа мало-помалу вытесняет будто застрявшее в мускулах ощущение неповоротливой, непослушной тяжести мертвого тела.

Примерно через четверть часа короткая механизированная колонна, состоявшая из «тигра» с бортовым номером триста два и ползущего впереди полугусеничного «Вилли», приблизилась к шатру из маскировочной сети. При ее появлении установленные на крыше антикварного грузового «опеля» жестяные репродукторы снова ожили, огласив окрестности бодрой маршевой мелодией:

Броня крепка, и танки наши быстры,

И наши люди мужества полны…

– В строю стоят еврейские танкисты и перед боем делают в штаны, – утрированно картавя, дурашливо пропел оператор.

Он сидел на краю открытого башенного люка и, покуривая, просматривал запись, сделанную установленной на танке камерой. Когда «тигр» остановился, в последний раз лязгнув гусеницами, оператор ловко спрыгнул на землю и, разгоняя свободной рукой медленно оседающую пыль, побежал к шатру, чтобы отдать обе камеры уже вернувшемуся на свое место за складным столиком Мордвинову.

Вскоре туда же привели Белого. Он все еще был в танковом шлеме; распотрошенная пулей амортизирующая накладка на макушке придавала ему отдаленное сходство с какой-то хохлатой птицей. Двигаясь неуверенно и заторможенно, как сомнамбула, он остановился у входа в шатер и остался неприкаянно стоять, как забытый посреди пустой нежилой комнаты стул.

– А где второй? – подняв взгляд от экрана ноутбука, к которому уже были подключены обе видеокамеры, изумленно спросил Мордвинов. – А?..

– Так, это… – Подыгрывая ему, оператор растерянно и виновато развел руками. – Нету второго.

– То есть как это – нету? Я вижу, что нету. Потому и спрашиваю: где? Погоди, погоди… – Холодное недоумение в его голосе сменилось умело разыгранной тревогой. – Ты хочешь сказать, что он его действительно… того?

Оператор снова развел руками.

– Да вы что, ошалели?! Шуток не понимаете?! – взвился Анатолий Степанович.

– Виноват, – вставил свою реплику водитель бронетранспортера, – чуток не успели.